Якорь

[Craus]

 - Господа экипаж, с приплыздом! Всем спасибо!
Я выключил двигатель, а Герыч подал с кормы трап на берег. Мы только что ошвартовались у северо-западной набережной Пороса. Первая швартовка нашего маленького экипажа в этом походе состоялась.

Несмотря на мелкие неудобства, вроде бокового ветра и отсутствия на причале каких бы то ни было желающих принять у нас швартовы, всё прошло, как на картинках в учебнике.

Каждый из команды знал, за что отвечает, где обязан находиться и что в какой момент должен делать. Кранцы были развешены в нужных местах; швартовы заведены на утки, проведены под леерами и удобно размещены на корме в ожидании своего часа; место для швартовки выбрано. После чего всех дел-то было: Иришке вовремя отдать якорь, мне аккуратно подвести лодку к причалу, а Герке спрыгнуть на берег, принять у Ани концы, и завести их на кнехт.

Что и было сделано без лишней суеты. Мне осталось только пройти на нос чтобы посмотреть, как якорь; вернуться в кокпит, выключить двигатель, поздравить-поблагодарить команду и распорядиться насчёт «экипажу-по-пятьдесят-со-швартовкой». Гера закрепил трап, и мы с достоинством завоевателей сошли на берег.



Порос, вроде бы, ничем не отличается от сотен таких же греческих городов. Но мне почему-то нравится. Он уже на подходе к нему радует глаз. Расположенный на высоком холме город при взгляде с просторной акватории залива напоминает праздничный торт на придворном балу по случаю дня рождения наследника престола: такой же нарядный и прихотливо украшенный. Количество и скученность забирающихся на вершину холма белых домиков под черепичными крышами таковы, что весь городок воспринимается, как единое строение-муравейник с причудливыми балкончиками и ходами сообщений в виде почти незаметных кривеньких и узеньких улочек, теряющихся в теле этого художественного нагромождения строений. Здесь живет почти всё население острова.

Окрестности Пороса засажены лимонными лесами. Говорят, что аромат лимонов, смешиваясь с сильным запахом сосен, растущих на острове, создают неповторимый букет, который, стелясь по воде, встречает путешественников задолго до подхода к причалу. Я не почувствовал. Видимо в силу своей физиологической особенности.

Женщины отпросились на осмотр города и, прихватив детей, исчезли в городском лабиринте. А мы с Геркой, удобно устроившись на скамейке у кромки причала, закурили и принялись поджидать оставшуюся флотилию.

Флотилия зависла где-то вне пределов радиосвязи. Горы, которыми просторная бухта Пороса отгорожена от открытого моря, не позволили коротким волнам наших радиостанций достучаться друг до друга.

В принципе, ребята ещё и не должны были добраться до места. Игорь собирался-таки залезть на гору в Агия Марине и убедиться в том, что руины храма Афины Афейи по-прежнему в руинах, а вид с горы на море так же прекрасен, как в туристических буклетах. Поэтому раньше, чем через три часа его можно было и не ждать.

Юрик, с которым мы пересеклись курсами на подходе к Поросу, видимо, упражнял свой экипаж хорошей морской практикой, бороздя просторы разными галсами и крутя оверштаги и фордевинды, благо погода сегодня была для этого та, что надо: и волнение несильное, и ветерок хороший. Зная Юркину основательность и его всегдашний перфекционизм, можно было уверенно сказать, что он закончит упражнения только тогда, когда при поворотах лодка будет терять в скорости не больше полузла.

И потому мы с Гусиком, повызывав ребят ещё пару раз, бросили это бессмысленное занятие и, приняв позы расслабленных рыбаков на скамейке, ушли в созерцание раскинувшегося перед нами благостного пейзажа, нежащегося в тёплых лучах катящегося к горизонту солнца.

Минут через двадцать наша ленивая нирвана была прервана появлением дружественной яхты: подошёл Миша Тимошкин и стал пристраиваться на свободное место через корпус, стоящей рядом с нашей, яхты.

Мишка со своим экипажем прилетел в Афины вместе с нами и с нами же вышел из марины, но изначально шёл вне нашей флотилии, своей компанией. Правда, как-то так получалось, что наши пути всё время пересекались и на маршруте, и на стоянках.

С вечной банданой на бритой голове, улыбчивый и несуетливый, весь какой-то добродушно домашний, Миха абсолютно вписывался в наше понятие о классном парне. Поэтому мы только обрадовались его соседству и, следуя правилам хорошего тона, пошли с Гусиком принимать у ребят верёвки и помогать швартоваться…

Через некоторое время, не скажу какое, – время в яхтенных гостях штука относительная, - наша переносная рация, лежащая на столе в кокпите Тимошкинской лодки среди полной и уже пустой стеклотары, ожила и Юркиным голосом осведомилась: на месте ли мы, и есть ли рядом местечко для утомлённых странников? Подтвердив оба этих факта, мы с Геркой отправились встречать Юру, заводя его по рации на посад... тьфу ты! на швартовку.

Юрик, совершив боевой разворот, выстроил лодку на заход. Но боковой ветер и слишком поздно отданный якорь помешали ему завести ласточку в гнездо с первого раза. Хорошо помня мокрые от пота штаны и дрожащие руки после своих первых швартовок, я переживал вместе с ним, если не больше. Второй заход тоже оказался неудачным: якорь отдали рано, да и якорная цепь легла под большим углом к линии стоянки, перекрывая цепи уже пришвартованных яхт. Попытка выбрать якорь для того, чтобы сделать третий заход вскрыла одну не очень серьёзную, но, тем не менее, проблему. Якорь захватил чужую цепь.

По большому счёту, ничего страшного не произошло: на якорных стоянках в условиях тесноты бухт и большого количества желающих в них постоять, захват якорем чужой цепи, а то и не одной, дело обычное. Из положения выходят нехитрым способом: поднимают якорь вместе с цепью, пока не появится возможность завести под неё конец попрочнее. На этом конце её вывешивают на утке, затем чуть потравливают свою якорную цепь, освобождая якорь, после чего спокойно отдают конец, отправляя чужую цепь на её законное место на дне.

Я прокричал порядок этой процедуры Юрику, Юрик довёл его до сведения экипажа, и процесс пошёл. Но пошёл как-то не так. Стоящая от нас по левому борту яхта, - красивая, большая и, наверное, очень дорогая, - дёрнулась вперёд и, отыграв на кормовых швартовах,  с достоинством вернулась на место.

Форштевень этой красотули торчал метров на пять впереди носа нашей лодки. На носу стоял я и с грустью наблюдал, как лодку Юры начало прижимать к тому самому форштевню. Три человека из Юркиного экипажа выскочили на левый борт в районе кокпита и, уперевшись руками в носовой роульс чужой яхты, принялись одерживать свою. Задача у них была не из лёгких: лодку прижимало не только усилившимся ветром, но и натянувшейся якорной цепью.

В этот момент оставшимся членом экипажа, стоящим у якорного ящика, громким голосом был взволнованно произведён насыщенный идиоматическими оборотами доклад, из которого следовало, что появились какие-то серьёзные проблемы в работе якорной лебёдки. То есть, проблема заключалась в том, что она гудела, крутилась, но перестала наматывать цепь.

Время остановилось. На лодке силами экипажа была поставлена финальная сцена из «Ревизора». Баковый, в позе Городничего, растопырив руки, стоял на носу с якорным пультом, группа одерживающих, растопырившись вся, - в районе кокпита, Юра с растопыренным мозгом и морща затылок, стоял на рулевом посту. Наступила патовая ситуация.

В силу неопытности экипажа, Юрке нужно было самому решить ряд задач: пройти на нос и разобраться с лебёдкой, потом вернуться на корму и, оттолкнувшись от чужой яхты, задать нужного направления усилие, но одновременно при всём при этом ему надлежало быть за штурвалом, работая двигателем и рулём, чтобы помогать удерживать яхту от навала. Короче, было бы очень продуктивно ему сейчас разорваться на части и оказаться сразу в трёх местах. Юрик беззвучно матерился, и по его виду было понятно, что сейчас он совершенно не был бы против лишней пары рук.

Добраться до его лодки можно было только вплавь, и я уныло посмотрел вниз на воду залива, не отличающуюся чистотой и прозрачностью. По ней, в тихой задумчивости, проплывала стайка окурков, несколько задумчивых мандариновых корок, пара пластиковых бутылок и покрытый тиной грязный полиэтиленовый пакет. Со вздохом стянув с себя шорты и футболку, я шагнул за борт.

…С лебёдкой всё оказалось в порядке, мы просто подкрутили ослабленные «щёчки» и цепь легла в предназначенные для неё гнёзда. После чего брашпиль благодарно заурчал, и мы потихоньку начали поднимать якорь. После пары коротких включений брашпиля обнаружилось великое счастье: Юркин якорь потихоньку-полегоньку заскользил вверх по-вдоль чужой цепи. Не торопясь, то выбирая, то чуть-чуть потравливая, мы протащили якорь по той самой цепи почти до самой поверхности воды. Он уже хорошо был виден, матово отсвечивая своими лапами на глубине около метра. Теперь попавшую в плен цепь можно было и не подвязывать. Одерживающие оттолкнули корму нашей лодки от, уже ставшего для них родным, форштевня;  мы немного опустили якорь, освобождая его лапы, а Юрик дал малый вперёд, слегка подворачивая, чтобы не сесть килем на чужую цепь.

Наверно с тех далёких времён, когда здесь квартировала эскадра графа Алексея Орлова, здешние берега не слышали такого громкого и дружного «Ура!», каким было отмечено вызволение Юркиного якоря!

Источник