collapse

Для создания НОВОГО ПОСТА, необходимо выбрать нужный раздел ФОРУМА и создать в нем НОВУЮ ТЕМУ. Если вы новый пользователь, то вам нужно ЗАРЕГИСТРИРОВАТЬСЯ на форуме


Автор Тема: Броненосец «Князь Суворов»  (Прочитано 5515 раз)

Оффлайн Craus

  • Ветеран
  • *****
  • Карма: +16/-0
    • Просмотр профиля


Призрак собственной ужасной гибели еще далек и совсем не виден. Выход в море и Гулльский инцидент.

Эскадренный броненосец «Князь Суворов» был заложен 8 сентября 1901 года на Балтийском заводе в Санкт-Петербурге. Строительство корабля, четвертого в серии, велось в рамках программы 1898 года для нужд Дальнего Востока.

25 сентября 1902 года эскадренный броненосец «Князь Суворов» был спущен на воду и отбуксирован к достроечной стенке завода. В 1903 года, когда отношения с Японией стали весьма напряженными, администрация завода запросила Морское ведомство, следует ли форсировать работы на строящихся кораблях. Ответ гласил, что на форсирование работ средств нет, и их надо вести согласно плану.

5 марта 1904 года стоявший у достроечной стенки Балтийского завода «Князь Суворов» неожиданно посетил царь, прибывший с многочисленной свитой. Николай II осмотрел корабль, на котором заканчивался монтаж машины и котлов, но не было еще ни артиллерии вспомогательных калибров, ни торпедных аппаратов, ни навигационного оборудования, ни многого другого, и попросил ускорить строительство броненосца.

Администрация завода, ссылаясь на высочайшее повеление, затребовала необходимые средства у Морского ведомства. Средств не оказалось. Русские рабочие даже в военное время не желали работать сверхурочно бесплатно, а поднимать энтузиазм масс с помощью лозунгов Форда еще не умели...

В грохоте взрыва броненосца «Петропавловск» рассеялись последние надежды на чудо с объединенной помощью Николая Угодника и адмирала Макарова. В мае 1904 года «Князь Суворов» был отбуксирован из Санкт-Петербурга в Кронштадт для окончательной достройки и испытаний. Рабочих Балтийского завода, на содержание которых в Кронштадте не было средств, каждый день доставляли на броненосец буксирными пароходами из Петербурга, а вечером отвозили обратно.



Участник русско-турецкой войны 1877 года и героического боя «Весты» Зиновий Павлович Рожественский был опытнейшим моряком, отличным артиллеристом и прекрасным организатором. Найти лучшую кандидатуру на эту должность вряд ли было можно, несмотря на то что адмиралов в Русском Флоте было больше, чем кораблей. Своим флагманским кораблем Рожественский выбрал броненосец «Князь Суворов», который по результатам первых испытаний оказался по многим параметрам лучше и надежнее других кораблей этого типа.1 августа 1904 года адмирал Рожественский поднял свой флаг на броненосце, который официально еще в строй не вошел, поскольку не завершились приемо-сдаточные испытания.

10 августа 1904 года в Петергофе состоялось совещание с участием двух флотских великих князей Алексея Александровича и Александра Михайловича, управляющего Морским министерством адмирала Авелана, управляющего Военным министерством генерала Сахарова, командующего эскадрой контр-адмирала Рожественского и министра иностранных дел графа Ламздорфа. На совещании был окончательно определен состав и маршрут эскадры, ее потребности в угле и запасах, высказано требование о присылке во Владивосток по железной дороге, помимо необходимого для такого количества кораблей запасов и снаряжения, 50 миноносцев и подводных лодок в разобранном виде...



Между тем «Суворов» вышел в море для пробы механизмов, показав скорость 18,2 узла. Он также обстрелял башни, проверил свою устойчивость и крен на циркуляции. Результаты испытания были признаны вполне удовлетворительными — Балтийский завод оказался на высоте, подтвердив свою репутацию лучшего кораблестроительного предприятия России.
18 августа 1904 года эскадренный броненосец «Князь Суворов» был освящен и вступил в строй под командованием капитана 1 ранга Игнациуса. Общая стоимость постройки составила 13 840 804 р.

Подняв флаг и вымпел, «Князь Суворов» вышел на большой кронштадтский рейд. На корабль переселился штаб Рожественского, осуществляя с борта броненосца подготовку эскадры к походу.

На «Суворове» продолжались разные мелкие доделки, портовые буксиры ежедневно доставляли на броненосец рабочих Балтийского завода. Работы, связанные с достройкой броненосца и подготовкой к походу через три океана, велись параллельно, изматывая личный состав.



Этот период жизни на «Суворове» хорошо описан в письмах инженер-механика Федюшина, который попал на броненосец после окончания Московского технического училища в конце июня 1904 года.

7 августа 1904 года:

«С 1 августа Рожественский живет на нашем броненосце. Это очень суровый и свирепый господин. Что ни день, то новый арест для кого-нибудь из офицеров и за самые ничтожные пустяки. Его зовут здесь (не хорошо). Человек он очень нервный. Когда говорит, сильно волнуется. 1 августа он говорил речь матросам так нервно, и вместе с тем так увлекательно, что у всех на лице была полная готовность умереть, если понадобится, за царя и родину...»
А между тем «суровый и свирепый господин» Рожественский имел все основания быть повышенно нервным, поскольку начинал понимать, в какую авантюру втравил он сам себя, променяв кабинет в Адмиралтействе на флагманский мостик «Суворова». Чуть не ежедневно МТК услужливо предоставлял материалы, свидетельствующие о дефектном состоянии различных кораблей эскадры.

В своем приказе № 62 адмирал Рожественский оценил состояние корабельной службы на своем флагманском броненосце «Князь Суворов»:

«Сегодня, в 2 часа ночи я приказал вахтенному офицеру пробить отражение минной атаки. Через восемь минут после сигнала тревоги не было еще никаких признаков какой-либо подготовки к отражению атаки: команда и офицеры спокойно спали. Только несколько человек вахтенных с большим трудом удалось вытащить с коек, да и они не знали, что делать и куда идти по тревоге.

Ни один прожектор включен не был, минного офицера разыскать не удалось...»



29 августа в 09:00 «Князь Суворов» под флагом адмирала Рожественского вывел эскадру из Кронштадта и повел в Ревель.

30 августа в 07:00 «Князь Суворов» привел эскадру на ревельский рейд. 5 сентября 1904 года на «Суворове» произошла авария в машине.

Командир эскадренного броненосца «Князь Суворов» В.В.Игнациус сидел у себя в салоне за мольбертом. Капитан 1 ранга Игнациус принадлежал к числу самых убежденных сторонников того мнения, что затеянный поход—это отчаянная авантюра, успех которой зависит исключительно от степени содействия Николы Угодника и прочих сил небесных.



Отлично зная тактику японцев, всю силу своего огня сосредотачивать на флагманском корабле противника, командир «Суворова» отлично понимал, что в решительном бо его корабль и он сам обречены на верную гибель. Но, приняв эту неизбежность, он уже ни на минуту не терял своего жизнерадостного и бодрого настроения, шутил, острил, живо интересовался разными мелочами корабельной жизни и матросского обихода, став хорошим противовесом суровому и вспыльчивому адмиралу Рожественскому. Беда была только в том, что в Русском Флоте, несмотря на то что он существовал 200 лет, очень плохо соблюдалась морская этика, в частности, предусматривавшая, что адмирал не должен вмешиваться в дела корабля, на котором держит флаг.

Рожественский, не обладавший особым тактом, задергал многих командиров и прежде всего Игнациуса, командуя подчас одновременно и эскадрой, и «Суворовым», вмешиваясь через голову командира во многие мелочи корабельной жизни.

28 сентября по сигналу с «Суворова» эскадра покинула ревельский рейд и пошла в Либаву, подойдя в полдень 29 сентября к либавскому плавмаяку. Корабли по одному стали входить в аванпорт. На «Суворов» стали поступать сведения, что прибывшие в Швецию японские морские офицеры дали публично страшную клятву уничтожить все русские корабли еще на Балтике. Пока дипломатические и разведывательные источники передавали на флагманский корабль смутную информацию о коварных замыслах японцев, он чуть не погиб в либавском порту.

30 сентября ветер и волны сорвали «Суворов» с мертвого якоря вместе с бочкой, за которую был закреплен его становый канат. Броненосец поволокло через весь аванпорт. Он успел отдать якорь и с его помощью временно задержаться. Подоспели портовые буксиры и перевели флагманский корабль на более безопасное место. Если бы помощь не подоспела, «Князь Суворов» был бы выброшен на мол и распорол бы себе днище, а в русской истории не было бы пятна Цусимы. Адмирал Рожественский приказал вывести броненосцы из порта в открытое море за плавмаяк, несмотря на возможную угрозу атаки миноносцев противника.



30 сентября прибыл в Либаву и переехал на броненосец «Князь Суворов» бежавший из Сайгона старший офицер интернированного крейсера «Диана» капитан 2 ранга В.И.Семенов.

Доблестный боевой офицер и талантливый писатель, Владимир Иванович Семенов был настоящим героем этой роковой войны. Семенов командовал миноносцем в Порт- Артуре, был старшим офицером на транспорте «Ангара», а затем — на крейсере «Диана». После боя 28 июля «Диана» пришла в Сайгон, где была интернирована. Однако неугомонный Семенов, переодевшись в штатское, бежал из Сайгона и, проехав полсвета, ежеминутно рискуя быть арестованным французскими и английскими властями, сумел через Марсель, Париж и Берлин добраться до Либавы, обуреваемый только одним желанием — сражаться с врагом, участвовать в этой войне до конца.

Он не хуже, а скорее всего даже лучше других понимал, какая судьба ждет «Суворова», если не удастся избежать боя. Он прекрасно знал, что сам он, будучи интернированным, не имеет права даже на статус военнопленного. Он стал единственным старшим офицером Русского Флота, участвовавшим в бою 28 июля в Желтом море и в Цусиме. Однако его богатейший боевой опыт не был использован. Оклеветанный Семенов был исключен со службы. Его трилогия «Расплата», в полном смысле написанная кровью, выдержала несколько прижизненных и посмертных изданий, была переведена на все европейские языки...

1 октября пред спуском флага по сигналу с «Суворова» все броненосцы, стоя на рейде в открытом море, откинули противоминные сети, готовые в любой момент отразить внезапную атаку миноносцев противника. Утром 2 октября «Князь Суворов» вывел эскадру в открытое море. Погода свежела. Начались поломки на различных кораблях. Ночью со 2 на 3 октября были приняты все меры для отражения возможного нападения миноносцев противника. Орудия были заряжены. Миноносцы отгоняли от курса эскадры все встречные суда. 4 октября «Суворов» привел эскадру к о. Лангеланд. Эскадра встала на якорь у маяка Факкебирг, пережидая шторм.



Корабельный инженер Костенко вспоминает:
«С «Суворова» из штаба доходят сведения, что адмирал с берега получил ряд новых предупреждений о готовящихся нападениях на нашу эскадру в узких проливах на пути из Балтики в Северное море. Возможна атака миноносцев, подводных лодок и даже торговых судов, вооруженных минными аппаратами. Для этих покушений пустынные фиорды шведских и норвежских берегов располагают удобными закрытыми стоянками. При благосклонном содействии союзной Англии, при недоброжелательном к нам нейтралитете Швеции и сомнительном отношении Норвегии в этих водах можно ожидать всего. Нужны только деньги и решительные, предприимчивые исполнители...

А на эскадре по-прежнему царит ужасная бестолковщина: приказы адмирала остаются неизвестными кораблям, его телеграммы многими аппаратами не принимаются из-за их неисправности. Какие-то неизвестные пароходы под иностранными флагами и с неведомыми грузами подходят не к тем кораблям, к каким назначены штабом...

Судя по рассказам офицеров с «Суворова», у них на флагманском корабле вследствие присутствия адмирала создалась натянутая и даже тяжелая атмосфера. Личный состав флагманского корабля резко разделился на два обособленных лагеря: на штабных и судовых офицеров. Рожественский уже успел внушить к себе страх: даже командиры кораблей трепещут перед его сигналами. Хотя авторитет его пока беспрекословен и никем не подвергается сомнению, но чувствуется, что вырастает какая-то стена между командующим и его подчиненными.

А между тем, корабли укомплектованы лучшими командирами с большим опытом, прекрасными специалистами и кадрами молодежи, готовой на любой труд, лишения и подвиги...»



Флагманский корабельный инженер Политовский, как говорится, собственными руками построил корабли типа «Бородино», зная на них каждую заклепку. Во время похода с его бесчисленными поломками и авариями, Политовский, как водовоз на пожаре, носился с корабля на корабль, руководя работами по устранению повреждений. Наряду со знанием своего дела и опытностью он обладал еще и твердым характером и умел отстаивать свою точку зрения перед Рожественским. Этим качеством, кроме него, обладал, к сожалению, еще только Семенов.

5 октября погрузив уголь, «Суворов» повел эскадру через Датский пролив.



7 октября, пройдя благополучно проливы, эскадра встала на якорь у мыса Скаген (в тот же день пришла телеграмма, что контр-адмирал Рожественский произведен в вице-адмиралы с пожалованием звания генерал-адъютант). На «Суворове» уже готовились поднять сигнал о начале погрузки угля, как к флагманскому броненосцу подошел пароход, зафрахтованный Морским министерством, и передал сообщение от русского вице-консула в Фредериксгафене, что в море держатся четыре подозрительных миноносца без флагов. Затем к «Суворову» подошел шведский пароход, держа сигнал, что имеет важные депеши. Один из русских агентов докладывал, что из фиордов вышел трехмачтовый барк весьма подозрительного вида. Все эти известия были переданы адмиралу в такой форме и с такими подробностями, что он решил не оставаться ночью на якоре, отменить погрузку угля и следовать дальше. В это же время «Наварин» и «Нахимов» вместе донесли, что видят два воздушных шара.



На «Суворове» царила напряженная атмосфера. Сотни глаз всматривались в темноту. Комендоры дежурили у орудий. Около полуночи передовое охранение доложило, что в море держатся четыре подозрительных миноносца без огней, но ночь прошла благополучно. Утром 8 октября над морем висел густой туман. Эскадра сбавила ход. На «Суворов» поступило донесение, что транспортная мастерская «Камчатка» имеет повреждение в машине и отстала от эскадры на 17 миль. В 20:55 с «Камчатки» поступила короткая радиограмма на «Суворов»:

«Преследуют миноносцы».
«Суворов»: «За вами погоня? Сколько миноносцев и от какого румба? »
«Камчатка»: «Атака со всех сторон».
«Суворов»: «Сколько миноносцев? Телеграфируйте подробнее».
«Камчатка»: «Миноносцев около 8».
«Суворов»: «Близко ли к вам?»
«Камчатка»: «Были ближе кабельтова и более».
«Суворов»: «Пускали ли мины?»
«Камчатка»: «По крайней мере не было видно».
«Суворов»: «Каким курсом вы идите теперь?»
«Камчатка»: «Зюйд-ост-70'». — «Покажите место эскадры».
«Суворов»: «Гонятся ли за вами миноносцы? Вам следует сначала отойти от опасности, изменив курс, а потом показать свою широту и долготу, и тогда вам будет указан курс. Какой теперь курс?»
«Камчатка»: «Боимся показать».
«Суворов»: «Уйдите от опасности, лягте на вест».



На мостике «Суворова» капитан 2 ранга Семенов высказал свое мнение, что если японцы и устроили засаду, то уже не ради такого «сокровища», как плавмастерская «Камчатка». Но и «Камчатка» никак не могла ни отбиться, ни уйти от атаки восьми миноносцев. Все это какая-то путаница. Спустившись в свою каюту, Семенов лег на койку и заснул, не раздеваясь. Меня разбудили, — вспоминает он, — звуки горна, игравшего тревогу. «Во сне или наяву?» — было моей первой мыслью. Топот ног людей, бегущих по трапам, грохот беседок со снарядами, катящихся по рельсам подачи, разом рассеяли сомнения...»



В 00:55, когда «Суворов», ведя за собой отряд новых броненосцев, проходил Доггер-Банку, по обоим крамболам были обнаружены силуэты кораблей, идущих на большой скорости расходящимися курсами без огней. Уклонившись от курса, на котором могли бы быть сброшены плавучие мины, «Князь Суворов», а за ним весь отряд включил прожектора, в лучах которых мелькнули два судна, очень похожие на миноносцы. Комендоры «Суворова», наэлектризованные тремя сутками тревог и ожиданий, немедленно открыли огонь, не дожидаясь команды.



Грохот артиллерии сорвал с койки минного офицера лейтенанта Вырубова. Выскочив наверх, он не сразу понял, что происходит. С обоих бортов на «Суворов» шли по два небольших парохода, маневрируя, по мнению лейтенанта, «более чем подозрительно». С четырех точек горизонта светили какие-то прожектора и оттуда также доносились выстрелы. «Пароходам пришлось очень плохо, — вспоминал позднее Вырубов, — их засыпали градом снарядов и один из них уже под нашей кормой начал тонуть. Я сам видел, как у него на палубе рвался снаряд за снарядом».

Находившийся на кормовом мостике «Суворова» инженер Политовский, не веря своим глазам, смотрел на разворачивающийся бой: «Боже мой, что творилось на эскадре! Около часу ночи пробили боевую тревогу, заметив впереди корабли. Подпустили корабли близко, и началось. Что это было, не хватит слов! Все суда нашего отряда открыли огонь. Гул от выстрелов не смолкал. Прожектора светили. Я в это время был на кормовом мостике и прямо был оглушен и ослеплен от выстрелов. Зажал уши пальцами и сбежал вниз. Окончание смотрел со спардека, в прорезь парадного трапа. Небольшой пароход беспомощно качался на море, была ясно видна черная и красная окраска его борта, была видна одна труба, мостик. Людей наверху не видел. Вероятно, от страха спрятались вниз. Вот один, другой снаряд с нашего броненосца попал в этот несчастный пароход. Я видел взрывы...»



Выскочив на палубу, капитан 2 ранга Семенов какое-то мгновение ничего не видел после яркого света каюты. По укоренившейся привычке Семенов отметил время — 00:55. «Прожекторы светили вправо и по носу. Весь правый борт поддерживал энергичный огонь. Однако суматохи не было. Наоборот. Той дело слышались звонки приборов артиллерийской стрельбы, передающих приказания. Видимо, делом распоряжались. Поспешил на передний мостик, с которого мне открылась такая картина: справа и впереди в расстоянии нескольких миль виднелся ряд огней, между которыми временами мелькали вспышки сигналов. Кто-то пояснил, что это отряд контр-адмирала Фелькерзама. Затем я увидел в лучах прожекторов справа и впереди, но много ближе, в расстоянии нескольких кабельтовых небольшой однотрубный и одномачтовый пароходик, видимо, недавно пересекший курс эскадры слева направо и медленно удалявшийся. Другой ему подобный шел с первым почти контркурсом. Третий того же типа медленно проходил у нас под носом тоже слева направо. Завидев его, комендор левой 47- мм пушки на верхнем переднем мостике сделагг было несколько выстрелов, но сам адмирал схватил его за плечо своей железной рукой и гневно крикнул: «Как смеешь! Без приказания! Не видишь — рыбак!»



Неожиданно с левой стороны, куда не стреляли, где царила глубокая тьма, вспыхнули несколько прожекторов, которые уперлись в нас своими лучами. Без всякой команды, без всякого приказания левый борт опоясался огненной лентой. Броненосцы открыли беглый огонь по прожекторам. Огонь наудачу, так как определить расстояние не было возможности...

«Вот оно откуда настоящая атака!» — расслышал я чей-то голос. Почти одновременно над прожекторами, нас освещавшими, замелькали трепещущие огни сигнальных фонарей Табулевича, фонарей, как было достоверно известно, имевшихся только в Русском Флоте...
«Да это наши! «Донской» и «Аврора»! Показывают позывные!» — крикнул я.

«Перестать стрелять! Закрыть боевое освещение! Луч кверху!» — скомандовал адмирал.
Запели горны, погасли прожекторы. Только один, носовой, высоко к небу поднял свой молочно-белый луч, — это был условный для всей эскадры сигнал— «Перестать стрелять!» Конечно, не сразу удалось восстановить спокойствие. И после сигнала то тут, то там еще раздавались одиночные выстрелы.



Офицеры «Суворова» собрались в кают- компании, оживленно обсуждая случившееся. Одни из них, включая Вырубова, уверяли, что видели минимум два миноносца, которые пытались атаковать «Суворов» под прикрытием рыбачьих судов. Другие считали, что эскадра вляпалась в какую-то грязную историю благодаря повышенной нервозности, царящей на флагманском корабле.

Мичман Головнин, находившийся на ходовом мостике с самого начала инцидента, позднее описал его следующим образом:«... Один из сигнальщиков докладывает вахтенному начальнику, что видит миноносцы. И действительно, ясно видны ракеты с трехцветными огнями, которые пускали маленькие суда, впоследствии оказавшиеся рыболовными пароходиками, ловившими рыбу драгами, На мостике командир наш командует:

«Открывайте огонь!».
Флагманский штурман тоже и показывает:
«Вот еще!».



Флаг-капитан торопит с открытием огня, и в это время флаг-офицер тоже что-то кричит. В общем, на мостике полнейший хаос, среди которого адмирал молча стоит, прильнув к биноклю и, наконец, и он процедил сквозь зубы, что можно стрелять. По второму выстрелу открыли огонь и остальные суда нашего отряда».

В 02:00 на «Суворов» пришло сообщение с крейсера «Аврора», что она получила пять попаданий 75-миллиметровыми и 47-миллиметровыми снарядами с броненосцев. Тяжело ранен священник крейсера отец Афанасий (ему оторвало руку, позднее он скончался), легко — комендор Шатало...

«Недурно для начала!» — прокомментировал это известие старший артиллерист «Суворова» лейтенант Владимирский.

Позднее эта история обросла легендами. В официальном объяснении адмирала Рожествен- ского уже совершенно четко фигурировали миноносцы, напавшие на эскадру. То же самое говорили и русские представители на следственной комиссии в Гааге. Никто не мог признать, что на флагманском корабле не знали, что у Доггер-Банки идет осенний лов сельди, на который вышли рыбачьи флотилии четырех стран. Расстрелянными оказались английские рыбаки. Адмирал Рожественский по этому поводу писал в официальном рапорте:
«Ввиду подозрительных движений рыбацких паровых баркасов и не имея уверенности в том, что все участвовавшие в покушении миноносцы устранены, я предоставил участь пострадавших заботам их товарищей».

Миноносцы противника! Сегодня, имея опубликованные данные строительства японских кораблей на европейских верфях, можно точно сказать: никаких японских миноносцев в европейских водах, в Атлантике и даже в Индийском океане не было.



Подводя итог Гулльскому инциденту Костенко пишет: «Но где же наш враг и кто его видел? Под обстрел отряда броненосцев попали собственные крейсеры! Хорошо еще, что они так дешево отделались. И чем бы кончилось такое ночное столкновение, если бы японские миноносцы действительно атаковали нас? Уже то, что ни один наш броненосец не получил попадание торпеды, доказывает, что сражались мы с привидениями, созданными нашим воображением. Да разве мы с такой боевой подготовкой способны отразить настоящую бешеную атаку готовых на гибель японцев? »

Получивший таким образом «боевое крещение» «Князь Суворов» повел эскадру дальше.....
Продолжение следует.

И.Л.Бунич. Мученик Цусимы. Прелюдия к катастрофе.
На броненосце “Князь Суворов" (Десять лет из жизни...)
http://militera.lib.ru/prose/russian/novikov-priboy/08.html
Костенко Владимир Полиевктович
На «Орле» в Цусиме: Воспоминания участника русско-японской войны на море в 1904–1905 гг.
http://militera.lib.ru/memo/russian/kostenko_vp/index.html


Оффлайн Craus

  • Ветеран
  • *****
  • Карма: +16/-0
    • Просмотр профиля
«Князь Суворов» повел эскадру дальше, В 03:00 за кормой остался плавучий маяк «Галлопер» — отряд вступил в Ла-Манш. Над морем висел легкий туман, моросил дождь. С правого борта виднелись меловые откосы английского побережья.

При переходе Бискайским заливом стояла на редкость хорошая погода. «Суворов», ведя отряд со средней скоростью 10 узлов, 13 октября пришел в испанский порт Виго, где штаб Рожественского наконец узнал, какие грандиозные размеры принял инцидент со стрельбой по рыбакам в Северном море.

Английские газеты не называли вторую эскадру иначе, как эскадрой «бешеной собаки», которую необходимо вернуть назад и посадить на цепь или уничтожить. «Акт открытого пиратства, пощечина Англии, оскорбление, которое можно смыть только кровью, если со стороны Русского правительства не будет дано полного удовлетворения»

Требовали вернуть эскадру, предать суду Рожественского и командиров тех кораблей, которые вели огонь по рыбакам, выдать их Англии для публичной казни.. Была объявлена мобилизация резервистов. Эскадра флота метрополии полным ходом двинулась к Гибралтару. Туда же на перехват Русского Флота спешила английская эскадра Средиземного моря. Адмиралу Рожественскому прочли выдержку из английской газеты, в которой говорилось, что если он поведет свой отряд дальше, грозная сила английского флота — 28 броненосцев и 18 крейсеров — без труда его уничтожит, Рожественский только засмеялся:

«Охота считать и подсчитывать! Если кончится разрывом, то для нас имеют значение первые 4 броненосца, с которыми мы будем драться, а сколько их еще будет нас добивать — 24 или 124 — не все ли равно?»



Напуганные испанские власти отказались грузить уголь на русские броненосцы — «бешеные собаки». Полетели телеграммы в Мадрид и Петербург. Рожественский поехал с визитом к губернатору Виго. Маленький испанский крейсер «Эстрамадура» встал у входа в гавань. Пока вопрос решался на высоком уровне, к борту «Суворова» ринулись испанские шлюпки с торговцами всевозможным товаром. С кормового балкона, с трапов и через орудийные порты завязалась бойкая торговля фруктами, одеждой, сувенирами и открытками.

Испанцы традиционно ненавидели своего векового врага Англию. Однако из Мадрида пришла телеграмма:«От погрузки угля пока воздержаться».

В маленьком жизнерадостном испанском городке, громоздившемся на склоне горы, увенчанной стариной крепостью с башнями, царил переполох. К немецким угольщикам, ждавшим эскадру в Виго, пришли испанские жандармы, чтобы запретить погрузку.

Петербург и Лондон обменивались резкими нотами. Мадрид испуганно молчал. Английские газеты кричали о нарушении испанского нейтралитета, требуя ухода или разоружения русских броненосцев. Рожественский отдал приказ загасить топки на броненосцах, оставив по одному котлу для поддержания электрического освещения и вентиляции, и ввести строжайшую экономию пресной воды. Отряд английских крейсеров подошел к Виго, блокируя порт.

14 октября около 13:00 Рожественский получил от местного губернатора уведомление, что он может погрузить на броненосцы только по 400 т угля. На погрузку дано 18 часов. Погрузка должна производиться под строгим наблюдением испанских портовых властей, чтобы гарантировать соблюдение испанского нейтралитета.

Немедленно на все корабли был передан приказ Рожественского успеть за это время погрузить по 800 т угля, чтобы утром 15 октября уйти из Виго. На погрузку угля на «Суворове» вышли все, включая священника.

Уголь погрузили, но утром 15 октября пришел приказ из Петербурга 1-му отряду оставаться в Виго впредь до улаживания дела с Гулльским инцидентом, ожидая дальнейших распоряжений. «Мы больше всего боялись, — вспоминает Вырубов, — чтобы не напортила наша милая дипломатия и чтобы не пришлось разоружиться или возвращаться в Либаву».



19 октября в 07:00 «Князь Суворов» вывел отряд из Виго. Крейсер «Эстремадура» сопровождал броненосцы до выхода из территориальных вод. Но не успели скрыться из вида испанские берега, как на траверзе эскадры снова появился «Ланкастер», к которому вскоре присоединились еще пять крейсеров. На всех кораблях отряда сыграли боевую тревогу и навели на англичан орудия. Вскоре отряд остановился из- за повреждения «Орла».

«Англичане, — вспоминает капитан 2 ранга Семенов,....до того шедшие в строю кильватера, засуетились: сначала рассыпались цепью по горизонту, потом снова соединились. Один крейсер отделился и полным ходом пошел на юго-восток, вероятно с донесением. Остальные, разделившись попарно, крейсировали к северу и к югу от нас на расстоянии 5 — 7 миль. Все их движения были так стройны, маневры делались так быстро, так уверенно, словно не являлись результатом неожиданно получаемых приказаний, словно перед нами разыгрывалась хорошо отрепетированная пьеса, в которой не замечаешь участия ни режиссера, ни суфлера...



В 15;00 «Суворов» привел отряд броненосцев в Танжер. Броненосец «Князь Суворов» был административным центром всей огромной эскадры. Едва он встал на якорь в Танжере, как к нему, по словам очевидца, «со всех сторон летят катера, шлюпки, съезжаются командиры кораблей, ревизоры и другие офицеры. С берега подъезжают местные власти, наши консулы, поставщики, командиры иностранных кораблей.

22 октября в 07:00 ушел к Суэцкому каналу отряд контр-адмирала Фелькерзама. На «Суворов» же с утра нагрянули местные торговцы. Шла бойкая распродажа тропических шлемов, белых ботинок, сеток, циновок и почтовых открыток. Позднее на «Суворов» прибыл на канвасе русский консул: «лицо черное, в красной феске, синей тунике с капюшоном, с голыми ногами, в желтых туфлях без задников». За аренду канваса штаб эскадры заплатил 100 франков.

23 октября в 07:00 эскадра вице-адмирала Рожественского покинула Танжер и направилась в Дакар в строю двух кильватерных колонн.

В 09:45 на «Суворове» сломалась рулевая машина, и он круто выкатился влево, чуть не протаранив «Камчатку». Капитан 1 ранга Игнациус среагировал мгновенно, дав «стоп» левой машине и «полный назад» — правой. Столкновения удалось избежать, но «вся левая колонна пришла в полное расстройство.

25 октября в 18:00 перед заходом солнца справа на горизонте обрисовались горные вершины Канарских островов с пиком Тенериф. На широте Канарских остовов англичане неожиданно развернулись и ушли на север.



29 октября эскадра по сигналу с «Суворова» замедлила ход, чтобы подойти к Дакару утром. На рассвете впереди показалась полоска земли, а затем открылся Зеленый Мыс, за которым скрывался Дакар. Порт принадлежал союзнице — Франции, но начать сразу погрузку не удалось. Командир порта прибыл на «Суворов» и предложил покинуть территориальные воды Франции, найти какую-нибудь удобную бухту и там грузиться углем. Англия и Япония слишком давят на Париж. Губернатор Дакара обещал всяческое содействие, предлагал прислать не только свежую провизию, но даже рабочих, только бы эскадра ушла обратно, скажем, к Зеленому Мысу, где глубина позволяет встать на якорь вне территориальных вод.

Однако в предложенном месте о погрузке угля и речи быть не могло из- за океанской зыби, а потому Рожественский категорически заявил, что лоскольку погрузка в открытом океане невозможна, а равно невозможен и выход эскадры в море без угля, то запрещение выполнить эту операцию на рейде Дакара равносильно требованию разоружения кораблей воюющей стороны, зашедших в нейтральный порт, что противоречит всем правилам нейтралитета.
«Знаешь, о чем постоянно говорят на эскадре, — писал Политовский в письме жене, — об угле. Это самое больное место теперь, от угля зависят наши переходы и даже успех. Сначала французы разрешили грузить уголь, а потом из Парижа пришло сюда приказание, чтобы нас на рейд-то не пускать. Внутри корабля духота страшная. Жажда томит. Напитки все теплые, неприятные, но пьешь и пьешь без конца... »



По просьбе Рожественского губернатор согласился вторично телеграфировать в Париж, что он уже дал разрешение грузить уголь и просит оставить его в силе. Необходимо было погрузить уголь до ответа из Парижа. «День 31 октября был первым днем настоящей угольной страды, — вспоминает капитан 2 ранга Семенов. — Много таких дней пережили мы впоследствии, но этот, первый, естественно, был самым тяжелым. В Дакаре, как и вообще в тропиках, с 10:00 до 15:00 жизнь замирает. Такого режима держатся люди до известной степени акклиматизировавшиеся, привычные...
Для нас успешность погрузки угля была вопросом жизни, и в ней, разделившись на две смены, работая день и ночь, принимал участие весь личный состав, начиная с командиров. При полном штиле, при температуре, не падавшей ниже 38° С, в течение 30 часов «Суворов» стоял окутанный облаком угольной пыли. Яркие лучи солнца днем, свет электрических люстр ночью, с трудом пронизывали этот черный туман. Со дна трюмов угольщиков само это солнце казалось багровым пятном... Чернее негров, обливающиеся потом, с клочьями пакли, зажатыми в зубах работа ли в этом аду офицеры и команда. А что творилось в закрытых угольных ямах, где разгребали уголь, сыпавшийся сверху, где температура достигала 60° С? Бывало, что не выдерживали и валились с ног. Этих также спешно, не теряя ни минуты, выносили на руках, клали под душ, и они, отойдя, передохнувши, опять возвращались к прерванной работе...»



Лейтенант Вырубов писал отцу:

«Работа кипела. Конкуренция между нами и «Александром» шла отчаянная: офицеры, доктора, даже поп, лично работали в трюмах. Финиш мы сделали блестящий, приняв в час 120 тонн, чем побили английский рекорд в 102 тон ны. «Александр III» был побежден: мы опять взяли все три приза, но зато, если бы вы могли представить, в каком мы были все виде, и во что превратился наш «Суворов»! Работали непрерывно 29 часов, не обращая внимания на тропическую жару. Духота стоит ужасная: спишь буквально в собственном соку с угольной пылью...»

Погрузка была закончена вовремя, а вечером 31 октября губернатор Дакара получил ответ из Парижа, категорически запрещающий погрузку угля в Дакаре в пределах территориальных вод. И как будто всего этого было мало, Гамбург-Американская линия запретила своим угольщикам следовать за эскадрой и потребовала, чтобы пароходам были сообщены порты, куда собирается заходить эскадра, чтобы те могли заранее туда приходить.



3 ноября эскадра покинула Дакар и, следуя за «Суворовым», пошла через Гвинейский залив к наименее исследованным берегам Экваториальной Африки. Ночью на «Суворове» для практики переходили от одного способа управления рулем на другой и в итоге снова сломали валиковые приводы от штурвала к рулевой машине. Держа сигнал «Не могу управляться», флагманский корабль вышел влево из строя и, описав циркуляцию, чуть не врезался в «Орел». Строй эскадры нарушился, но все обошлось благополучно. Полчаса «Суворов», исправляя повреждение, шел вне кильватерной колонны, а затем снова возглавил строй.

На броненосце люди одуревали от жары и скуки. В часы приема пищи на юте постоянно играл духовой оркестр. В кают-компании больше пили, чем ели. Пили все: воду простую и минеральную, белое и красное вино, пиво и разные лимонные сиропы. Всех мучила жажда. В адмиральском помещении температура доходила до 45° С. 5 ноября Рожественский устроил учения: броненосцы пошли строем пеленга, очень плохо держа свои места. На вахтах люди дурели от жары, путали приказы. В машинных отделениях температура порой Доходила до 70° С. Ночью 5 ноября на «Суворове» сломались динамомашины и минут на 20 корабль погрузился в полнейшую темноту. Эскадра шла медленно, задерживаемая поломками на транспортах. «Малайю» тащили на буксире. «Камчатка» с цеха ми и рабочими на борту ломалась чаще других. Возникло даже подозрение, что плавмастерская сознательно задерживает движение эскадры по заданию японцев...



«Плывем так, как я и предполагал, — писал в письме к жене вице-адмирал Рожественский. — Ежедневно 3 — 4 остановки из-за поломок на разных кораблях, так что, расходуя уголь на столько котлов, чтобы иметь 250 миль в сутки, мы в действительности продвигаемся всего миль на 200. До сих пор еще идут поломки, которые можно чинить своими средствами, а случится что-нибудь, требующее ввода в док, и наше дело пойдет на самоуничтожение: никто на свете нас в док не пустит. 13 ноября флагманские и корабельные штурманы на «Суворове» обнаружили, что из- за неучтенного течения они ошиблись в расчетах и проскочили 30 миль* на юг от устья реки Габун, куда направлялась эскадра. «Суворов» развернул эскадру на север и снова, пройдя экватор (праздновать решили на обратном пути), привел в 18:00 эскадру к устью реки Габун, встав на якорь вне территориальных вод Франции. Обрадованный этим обстоятельством вице-губернатор прибыл на «Суворов» с «массой цветов и добрых пожеланий» — в Либревиле находился английский консул, который не упустил бы случая снова завопить о нарушении нейтралитета...

14 ноября, пользуясь полным штилем и прекрасной погодой, корабли начали погрузку угля. «Князь Суворов» принял 1236 т. Известий с театра военных действий не было никаких.

Лейтенант Вырубов писал из Либревиля: Тяжелая штука плавание в тропиках! Как на зло, у нас еще сломался один рефрижератор, другой выбивается из сил, а все не может сде лать настоящего мороза. Мы стоим в 20 милях от маленького городка Либревиля, и каждое утро от нас ходит туда миноноска. Европейцев здесь живет человек полтораста, да и то из них за последние полгода четырех съели людоеды. Наши офицеры имели даже аудиенцию у местного негритянского царька. Все происходило совсем, как в порядочном романе из путешествий: на царьке был старый мундир английского адмирала, синие штаны и треуголка. Оказывается, царек всего три дня, как вступил на престол после своего брата, прах которого хранится тут же около него в сундуке.

Инженер-механик Федюшин снова на берег не попал и писал маме:
«На берегу — роскошнейшая природа. С корабля виден чудный, девственный тропический лес.

Пускать нас на берег боятся: за месяц перед нашим приходом туземцы съели здесь четырех европейцев...



Адмирал Рожественский получил 17 ноября от управляющего Морским министерством предупреждение английского правительства о том, что в районе порта Дурбан на юге Африки работают флотилии английских рыбаков. На это Рожественский попросил известить английское правительство, чтобы оно предупредило своих рыбаков не прорезать ночью без огней строя эскадры, иначе они будут расстреляны без всякой жалости. Затем адмирал был извещен ГМШ, что его встретит португальский пароход с войсками. Полагая, что с пароходом будет передано какое-то важное сообщение И снова ни слова о положении на театре военных действий...

«Николай Угодник и Серафим Саровский сделали все, что могли», — записал в своем дневнике капитан 2 ранга Семенов. Пока все шло хорошо. В кают-компании «Суворова» за обедом стоял хохот: крыса укусила за ногу спящего старшего офицера капитана 2 ранга Македонского. Он уверял, что крыса отгрызла ему мозоль...

18 ноября в 16:00 по сигналу с «Суворова» эскадра стала сниматься с якоря. На «Камчатке» снова сломалась машина. Эскадре пришлось идти малым ходом. Затем — серия поломок на других кораблях. Эскадра то стопорила машины, то шла малым ходом...

19 ноября в 09:00 на «Суворове» праздновали переход через экватор. Начался он с того, что на десантных лафетах, которые везли голые черные люди, приехали Нептун, Венера, штурман, мичман, русская баба, черти, парикмахер и тритоны. Под звуки марша и горнов Нептун со свитой появился с кормы броненосца и, приблизившись к носовой башне главного калибра, влез на нее, потрясая трезубцем.

Полуголые артисты были выкрашены в самые разнообразные цвета: черный, синий, желтый, зеленый, красный и белый. Штурман нес часы с биноклем и секстаном, баба несла на руках ребенка, которого изображал фокстерьер. Когда ребенку нужно было плакать, фокстерьеру крутили хвост, и он визжал. Около башни был сделан из парусины бассейн, наполненный водой. Нептун допросил командира о причинах появления на экваторе и собрал «изрядную дань» чарками с офицеров. Затем всех, включая адмирала, облили из шлангов.



Для матросов, которые не были на берегу с момента ухода из Либавы, «празднование перехода экватора стало хорошей нервной разрядкой. В разгар праздника сломались рулевые приводы на «Бородино» и «Орле», произошла очередная авария на транспорте «Малайя». Потерявший терпение Рожественский сменил капитана «Малайи», назначив на его место прапорщика по морской части Трегубова, в прошлом капитана торгового флота, плававшего вахтенным офицером на «Суворове».

Около 16:00 с «Суворова» заметили немецкий пароход, оставленный в Габуне в ожидании телеграмм из Петербурга. На мачте парохода взвился сигнал:«Имею почту для адмирала».
С парохода передали на «Суворов» шифрованную телеграмму. Флаг-офицеры с волнением стали ее расшифровывать.
Текст оказался такой:

«Директор Морского корпуса благодарит 2-ю эскадру за поздравления с годовщиной корпуса 6-го ноября».
У офицеров флагманского корабля уже создавалось впечатление, что, выпихнув эскадру из Балтики, ее судьбой совершенно перестали интересоваться, и она уже забыта. Это действовало угнетающе. Моряки ничего не знали ни о своих близких, оставленных в России, ни о положении на фронте, — ни о чем. В кают-компании «Суворова» постоянно обсуждали вопрос о том, каковы результаты предполагаемой покупки Россией чилийских и аргентинских броненосных крейсеров, которые по замыслу должны были усилить линейное ядро эскадры. На одном из обедов в кают-компании, на котором присутствовал адмирал, священник броненосца о. Назарий обратился к Рожественскому с вопросом, есть ли надежда на присоединение этих крейсеров к эскадре. Рожественский, зная что с приобретением крейсеров ничего не вышло, резко ответил священнику: «Тот, кто распускает слухи о покупке этих крейсеров, повторяет наглую ложь!»



Около полудня 23 ноября «Суворов» привел эскадру к бухте Грит-Фиш. У входа в бухту мотались на зыби точные, как хронометр, немецкие угольщики. Оказалось, что немцев выгнала из бухты, угрожая открыть огонь, португальская канонерская лодка. В 13:30 «Суворов» и остальные корабли встали на якорь у входа в бухту, и немедленно к борту флагманского броненосца подошла португальская канлодка «Лимпопо» с одной 65-миллиметровой пушкой и двумя митральезами. Ее командир поднялся на борт «Суворова» и потребовал, чтобы эскадра немедленно ушла из португальских территориальных вод. Рожественский совершенно спокойно разъяснил португальцу, что от любого из берегов, принадлежащих Португалии, корабли стоят на расстоянии более 3 миль, т. е. в межнейтральных водах. Португалец продолжал настаивать на уходе эскадры, угрожая применить силу.

Уже близок был юг Африки, где была развернута мощная английская эскадра. С этим приходилось считаться. Поэтому адмиралу Рожественскому ничего не оставалось, как заявитъ, что через положенные международным правом 24 часа он покинет бухту. Снова началась лихорадочная приемка угля на броненосцы. За несколько часов «Суворов» принял 64 т угля. С моря пришла еще одна португальская канонерка и встала в бухте, наблюдая за эскадрой... 24 ноября около 16:00 эскадра покинула негостеприимную португальскую бухту и взяла курс в немецкую колонию Ангра-Пенквена. Госпитальный «Орел» был направлен в Капштадт узнать хоть какие-нибудь новости.



28 ноября около 13:00 эскадра встала на якорь в Ангра-Пенквена. Погода продолжала портиться. К двум часам эскадра, следуя за «Суворовым», стала медленно входить в бухту. Впереди шли катера, промеряя глубины. Ветер крепчал, срывал гребни волн, кидая клочья пены на корабли. Броненосцы, подгоняемые ветром в корму, с трудом гасили инерцию, давая задний ход. На «Суворове» в момент подъема очередного сигнала оборвало ветром фалы и унесло все флаги за борт. «Орел» потерял якорь. Нечего было и думать о погрузке угля— юго-западный ветер ревел уже с силой до 8 баллов. Из океана в бухту набегала крупная волна.

Как бы в ответ на этот тост в Ангра-Пенк- вену из Капской колонии прошла английская канлодка. Ее командир немедленно прибыл на «Суворов» к адмиралу и напомнил, что тот слишком долго стоит в бухте нейтральной Германии. Рожественский, сдержавшись, как можно вежливее намекнул англичанину, что его дело беспокоиться об английских владениях. Англичанин не менее вежливо заметил, что он лишь хотел напомнить адмиралу правила международного нейтралитета. С этими словами англичанин откланялся, Когда его катер отходил от «Суворова», броненосец салютовал английскому флагу в 9 выстрелов.



3 декабря из Капштадта пришел почтовый пароход. В одной из местных английских газет в сообщении о русско-японской войне была маленькая заметка.

«После долгих и упорных штурмов японцы овладели под Артуром высотой 203, которую русские называют «Vissokaia». Сердце капитана 2 ранга Семенова упало: он понял, что артурской эскадре конец.

— Высокая? Это что же? — спросил меня адмирал каким-то странным тоном, пытливо заглядывая мне в глаза. — Это, может быть, конец крепости, и совершенно точно — конец эскадре. С нее все рейды и порт как на ладони...
В Ангра-Пенквене Рожественский получил, видимо, с угольщиков агентурные данные русской разведки, в которых говорилось, что в Дурбане японцы сосредоточили целую флотилию парусных шхун, построенных в Бомбее. Каждая шхуна вооружена торпедным аппаратом. Указывалась даже фамилия командира этой флотилии — контр-адмирал Сионогу. Наша разведка, как всегда, была на высоте, старательно переправляя в штаб Рожественского распускаемую противником дезинформацию. Адмирал приказал принять дополнительные меры предосторожности и ночью идти без огней.

«4 декабря в 9 ч 30 мин утра, — пишет добросовестный летописец эскадры капитан 2 ранга Семенов, — мы покинули непогодливую, но гостеприимную «майорскую» бухту с тем, чтобы, никуда не заходя, добраться до Мадагаскара».



Эскадру задерживали постоянные поломки «Камчатки». Надвигался шторм. Броненосцы зарывались носами в крупную зыбь, высота которой достигала 20 футов. На крейсеры жалко было смотреть, так швыряло из стороны в сторону. На «Суворове» шла охота на крыс, от которых уже не стало житья. Специалистом по ловле крыс оказался пес Флагманский (свою кличку пес получил, потому что появился на «Суворове» в один день вместе со штабом адмирала). Весь день Флагманский с лаем гонялся за крысами и душил их. По составленному графику пес ночевал в различных каютах и помещениях, и после его «вахты» крысы на некоторое время оставляли это помещение в покое.

Далеко на горизонте держался английский пароход, следивший за эскадрой.

7 декабря эскадра повернула на северо-восток и вошла в Индийский океан. За ночь ветер усилился. К утру неправильная, неспокойная зыбь сменилась огромной волной, к счастью, попутной. Ветер крепчал, доходя порывами до 9 баллов. На «Суворове» Политовский бегал по всему кораблю, совещался с капитаном 2 ранга Македонским и трюмным механиком штабс- капитаном Криммером. Раздавались удары кувалд, забивавших клинья к подпорам. Матросы тащили бревна и доски. Целые горы воды обрушивались на верхнюю палубу. Через плохо прочеканенный надводный борт и неплотно задраенные иллюминаторы вода проникала в каюты и разливалась по палубам. 9 декабря шторм стал постепенно стихать. Еще шквалами налетал ветер в 5 — 6 баллов, но было ясно, что шторм пошел на убыль. Броненосец выдержал испытание океаном.

В плохом настроении находился и адмирал Рожественский, стоящий на качающемся мостике «Суворова». Причиной раздражения командующего опять стала плавмастерская «Камчатка». Транспорт упорно не желал идти в строю и плелся где-то сзади эскадры, не отвечая на сигналы «Суворова». Наконец на флагмане взвился сигнал:
«Камчатка», девять раз давал ваши позывные и не получил ответа. Арестовать на 9 суток вахтенного начальника».
Ответа не было.

«Суворов» поднимает еще один сигнал:
«Донести немедленно, почему не можете идти с эскадрой. Произвести дознание — обнаружить виновников!»

Последний сигнал на «Камчатке» прочли. К нок-рее неуклюжей плавмастерской медленно поползли разноцветные флаги ответа:

«Плох уголь. Не держится пар. Прошу позволения выбросить за борт 150 т угля. Тогда могу идти».

Рожественский взорвался. Весь отряд идет на этом угле, а «Камчатка» не может.
«Ответьте, — прорычал адмирал флаг-офицеру, —что я разрешаю выбросить за борт старшего механика «Камчатки» и всех его подчиненных!»



Ночью 15 декабря эскадра шла без огней в состоянии полной боевой готовности. Аппараты беспроволочного телеграфа броненосцев принимали смешанные знаки с двух значительно удаленных друг от друга пунктов. Эти таинственные депеши вызвали тревожное настроение. Сначала думали, что это телеграфируют крейсеры-разведчики из отряда Фелькерзама, но скоро стало ясно, что телеграммы идут не от них. Затемненные корабли следовали за «Суворовым» вдоль восточного побережья Мадагаскара, держась от него на расстоянии 50 миль. Утром с «Суворова» увидели очертания горных цепей на горизонте. Снова началась страшная жара, броненосцы шли в струе теплого течения, идущего с экватора на юг вдоль Мадагаскара.

Пролив имел ширину более 10 миль. Стоявшие в середине его русские корабли не нарушали нейтралитета Франции. Теперь главной заботой Рожественского было собрать эскадру.

«Иду с завязанными глазами, — писал вице-адмирал Рожественский в письме домой, — приближаюсь к Мадагаскару... плетемся два месяца, а учиться ничему не можем, перезабыли все, что в Ревеле повыучили, а теперь только и заботы, как бы ползти вперед и не растерять хромых и слепых. Идем сплошь третий месяц и не сделали еще половины пути. А ведь нигде не простояли более рассчитанного».

В 16:00 пришел из Капштадта госпитальный «Орел» со свежими газетами. Посланный офицер привез на «Суворов» «Новое время» и «Биржевые ведомости», а также ряд иностранных газет.

Новости были ошеломляющими. Все корабли, находившиеся в Порт-Артуре, погибли, «Громобой» разбился на камнях, Куропаткин отброшен к Мукдену, падение Порт-Артура — вопрос ближайшего времени.

На «Суворове» да и на всей эскадре все были подавлены.

ожественский планировал соединить эскадру в хорошо оборудованном порту Диего- Суарец. Однако в тот же день, 16 декабря, он получил телеграмму из Морского министерства, извещавшую его, что из-за протестов Японии по поводу систематических нарушений нейтралитета Францией французское правительство «признает невозможным сосредоточение нашей эскадры в ДиегоСуарец, как было предположено, и настойчиво просит выбрать для этой цели другой пункт, указанный им ранее, а именно — у острова Носси-Бэ, по западную сторону острова Мадагаскар... »

Планы Рожественского оказались спутанными. Он надеялся в Диего-Суарец отремонтировать корабли и снабдить их всем необходимым для похода через Индийский океан.

17 декабря началась погрузка угля. Все немецкие угольщики, как планировалось, пошли в Диего-Суарец, а в проливе Сент-Мари их оказалось только два. Грузились по очереди.



«По обыкновению завалили броненосец углем, — писал Вырубов, — на этот раз приняли еще больше: целых 2500 т вместо 1100 т». 19 декабря часть офицеров «Суворова» съехала на о. Сент-Мари. Выяснилось, что не так давно местные туземцы убили двух французских офицеров. При виде русской эскадры туземцы решили, что прибыла карательная экспедиция и, бросив свои деревни, убежали в джунгли. 22 декабря в 15:00 на горизонте показался быстро приближавший пароход. С мостика «Суворова» в бинокль рассмотрели громадны» однотрубный пароход под немецким флагом, который оказался угольным транспортом «Ациллия» из отряда Фелькерзама.

Подойдя к «Суворову», «Ациллия» подняла сигнал: «Имею почту для адмирала».

Фелькерзам доносил, что поскольку «Наварин» и «Сисой» перебирают машины после длительного похода, он не может выйти на соединение с Рожественским в бухту Антон- жиль-Бэ. Получив это сообщение, адмирал Рожественский решил идти со всеми броненосцами в Носси-Бэ, чтобы скорее собрать все корабли и немедленно двинуть их дальше в поход через Индийский океан. Адмирал, считая неизбежным падение Артура (которое в действительности уже произошло), видел последний шанс на успех в быстром появлении 2-й эскадры на театре военных действий, чтобы не дать японцам времени привести в исправное состояние свои корабли, потрепанные длительной блокадной службой у Порт-Артура.

Напряжение на эскадре не спадало. Пронесся слух, что какой-то полиглот с крейсера «Адмирал Нахимов» перевел одну из непонятных телеграмм, которая, естественно, была на япон ском языке и гласила: «Русская эскадра без огней стоит у острова Сент-Мари». Ночь с 23 на 24 декабря снова стояли без огней, с выкинутыми сетями, в полной боеготовности. Минные катера с броненосцев несли дозорную службу.



24 декабря «Суворов» повел броненосцы и транспорты (крейсера ушли ранее) в Носси-Бэ. Перед съемкой с якоря было получено сообщение с крейсера «Светлана», что он с двумя миноносцами выслан навстречу командующему. В 11:30 в море эскадра встретила «Светлану» с миноносцами «Бедовый» и «Бодрый». На «Бодром» сломалась машина, и его было приказано взять на буксир пароходу «Русь». Эскадра остановилась, и со «Светланы» на «Суворов» был послан офицер, доставивший Рожественскому донесение контр-адмирала Фелькерзама о походе его отряда от Танжера до Носси-Бэ. Ночь с 24 на 25 декабря снова прошла тревожно. Всюду чудились миноносцы противника. Люди дежурили у орудий...



«Суворов» повел эскадру дальше. Шли медленно, опасаясь нападения. Точных карт этого района не было. Рифы и мели были помечены на картах пометками: «неточно», «сомнительно». С носа броненосца постоянно замеряли глубину. Сигнальщики на мостиках и марсах следили за морем и горизонтом. Вечером 25 декабря к «Суворову» из Нос- си-Бэ был послан миноносец «Буйный». На переходе из Танг-Танга в Носси-Бэ Рожественский встретил в море оба миноносца—«Буйный» и «Бедовый». Их судьба будет связана с судьбой адмирала до конца его дней. Рожественский недолюбливал командира «Буйного» — капитана 2 ранга Коломийцева за недисциплинированность. С мостика «Суворова» мегафоном «Буйному» приказали отвести на якорную стоянку в Носси-Бэ госпитальный «Орел»...

Ночью эскадра держалась в море. На «Суворове» было так душно, что офицеры спали на диванах кают-компании.

С первыми лучами рассвета 26 декабря эскадра начала входить в Носси-Бэ.
Половина труднейшего, беспрецедентного плавания завершилась. Огромная эскадра, не потеряв ни одного корабля, сосредоточилась в Носсй-Бэ.
Политовский записал в своем дневнике:

«В бухте весь остаток морской мощи несчастной родины. Здесь все, что осталось у России. Неужели и это бесславно и позорно погибнет. Эскадра еще довольно велика, но будет ли толк?»



Известие о гибели артурской эскадры и папение Порт-Артура потрясло всех. Боевой дух на кораблях падал. Все были уверены, что эскадру вернут в Россию. Видимо, передавая общее настроение, капитан 2 ранга Семенов, как никто жаждавший реванша за гибель своего любимого учителя адмирала Макарова и артурской эскадры, записал в своем дневнике:

«Если бы в Петербурге поняли всю безнадежность (чтобы не сказать преступность) нашей авантюры, если бы оттуда получено было категорическое приказание «возвратиться», я бы не только не возроптал, но, уже в достаточной мере ознакомившись с боеспособностью «армады», сказал бы от чистого сердца: «Слава Богу! Догадались вовремя!..»

Пока еще Рожественский спешил, но уже отчетливо понимал, что в самом лучшем случае ему удастся с несколькими уцелевшими в бою кораблями прорваться во Владивосток. Именно это свое мнение адмирал доложил в телеграмме, направленной непосредственно царю. Видимо, в этом послании, где Рожественский ясно и четко говорит о том, что в создавшейся обстановке невозможно овладеть морем, содержится замаскированная просьба вернуть эскадру на Балтику. Однако из Царского Села пришел ответ, не оставляющий сомнений относительно планов правительства и царя:

«Возложенная на вас задача состоит не в том, чтобы с некоторыми судами прорваться во Владивосток, а в том, чтобы завладеть Японским морем. Для этого имеющиеся сейчас у вас на Мадагаскаре силы недостаточны. Если же к вам присоединятся отряды Добрртворского и Небогатова, — последнее может осуществиться в конце марта в Индийском океане, — то будете иметь шансы на успешное выполнение задачи.

Признаю безусловно необходимым для усиления эскадры вам дождаться отряда Добротворского на Мадагаскаре, отдельное следование которого считаю слишком рискованным. Что касается отряда Небогатова, то не желая Вас связывать, ожидаю Ваше мнение, находите ли возможным произвести это присоединение в Индийском океане, распределив плавание эскадры для этой цели.
Николай».


Известие о гибели артурской эскадры и папение Порт-Артура потрясло всех. Боевой дух на кораблях падал. Все были уверены, что эскадру вернут в Россию. Видимо, передавая общее настроение, капитан 2 ранга Семенов, как никто жаждавший реванша за гибель своего любимого учителя адмирала Макарова и артурской эскадры, записал в своем дневнике:
«Если бы в Петербурге поняли всю безнадежность (чтобы не сказать преступность) нашей авантюры, если бы оттуда получено было категорическое приказание «возвратиться», я бы не только не возроптал, но, уже в достаточной мере ознакомившись с боеспособностью «армады», сказал бы от чистого сердца: «Слава Богу! Догадались вовремя!..»
Пока еще Рожественский спешил, но уже отчетливо понимал, что в самом лучшем случае ему удастся с несколькими уцелевшими в бою кораблями прорваться во Владивосток. Именно это свое мнение адмирал доложил в телеграмме, направленной непосредственно царю. Видимо, в этом послании, где Рожественский ясно и четко говорит о том, что в создавшейся обстановке невозможно овладеть морем, содержится замаскированная просьба вернуть эскадру на Балтику. Однако из Царского Села пришел ответ, не оставляющий сомнений относительно планов правительства и царя:
«Возложенная на вас задача состоит не в том, чтобы с некоторыми судами прорваться во Владивосток, а в том, чтобы завладеть Японским морем. Для этого имеющиеся сейчас у вас на Мадагаскаре силы недостаточны. Если же к вам присоединятся отряды Добрртворского и Небогатова, — последнее может осуществиться в конце марта в Индийском океане, — то будете иметь шансы на успешное выполнение задачи.
Признаю безусловно необходимым для усиления эскадры вам дождаться отряда Добротворского на Мадагаскаре, отдельное следование которого считаю слишком рискованным. Что касается отряда Небогатова, то не желая Вас связывать, ожидаю Ваше мнение, находите ли возможным произвести это присоединение в Индийском океане, распределив плавание эскадры для этой цели.
Николай».



Продолжение следует.

И.Л.Бунич. Мученик Цусимы. Прелюдия к катастрофе.
На броненосце “Князь Суворов" (Десять лет из жизни...)
https://coollib.com/b/298519/read
Костенко Владимир Полиевктович
На «Орле» в Цусиме: Воспоминания участника русско-японской войны на море в 1904–1905 гг.
http://militera.lib.ru/memo/russian/kostenko_vp/index.html


Оффлайн Craus

  • Ветеран
  • *****
  • Карма: +16/-0
    • Просмотр профиля
Броненосец «Князь Суворов»
« Ответ #2 : 24.08.2018, 20:18:38 »
Броненосец «Князь Суворов» с 2 ТОЭ на Мадагаскаре, признаки разложения в эскадре.



Новый год встречали на «Суворове» грустно. После богослужения офицеры по традиции ездили с поздравлениями на другие корабли и принимали гостей. Матросов освободили от работ. Полученное поздравление от царя и великого князя Алексея Александровича общего настроения не улучшило.

Политовский очень хорошо передает общее настроение офицеров, которых ожидали дальний поход и неизвестность:

«На «Суворове» появилось еще зверье: добыли откуда-то зайца и дикобразов, притащили с берега собаку. Теперь, куда ни взглянешь, всюду либо птица, либо животное, либо гад. На палубе стоят быки, приготовленные для убоя на мясо, я не говорю про кур, гусей и уток.
По каютам сидят обезьяны, попугаи и хамелеоны. Нацарапал письмо, пошел опустить его вместе с открытками в ящик. У окна почтовой конторы стояло много народу, все спешили сдать письма, чтобы они попали на уходящий пароход...

В лавках здесь торгуют преимущественно индусы. Продают все страшно дорого, пользуются приходом эскадры. У них и торговли столь оживленной никогда не было.

С 5 на 6 января шел освежающий дождь. Утром на «Суворове» состоялся молебен с водосвятием. Отец Назарий кропил кормовой флаг и гюйс «во имя Отца и Сына и Духа Святого».

Эскадра была готова выйти в море и продолжать поход, не ожидая никаких подкреплений и игнорируя указания из Петербурга.

«Только что стряслась над нами крупная неприятность. Немцы изменили в самый решительный момент. Не хотят дальше идти с углем... Ума не приложу, как выкрутиться... а нам всякая задержка здесь гибельна, дает японцам возможность делать широкие приготовления. Сами попадаем в период ураганов, которые могут истребить половину наших судов без всякого участия японцев... На эскадру это произвело удручающее впечатление...
Стоя здесь, мы себя бесполезно съедаем без всякой даже возможности возобновить запас провизии, потому что Мадагаскар далек от всех торговых больших центров. Кроме мяса, ничего более достать нельзя: ни муки, ни крупы, ни масла, ни овощей. Через две недели мы все свое проедим и тогда не с чем будет переплыть океан. Все это я рассчитывал, начиная с завтрашнего дня, получать уже из Батавии от голландцев, через наших агентов... Консервы зелени на исходе, а на всем острове не осталось ни одной картофелины».



Русское правительство вступило в переговоры с немецкой пароходной компанией. Переговоры шли медленно: Гамбург-Американская линия совершенно не хотела подвергать свои суда и экипажи военным случайностям. Между тем Япония официально заявила, что не будет признавать нейтральным никакое место, где находятся русские корабли или пароходы под любым флагом с запасами для снабжения русской эскадры.

В итоге 7 января адмирал Рожественский получил категорический приказ из Петербурга остаться на Мадагаскаре до особого распоряжения...

Страшный груз ответственности лежал на плечах адмирала Рожественского, совершившего первым в мире этот тяжелейший по условиям переход броненосцев от Либавы до Мадагаскара вокруг мыса Доброй Надежды и тем самым подтвердившего свою репутацию прекрасного моряка. И в том, что эскадра дошла до Мадагаскара, главная заслуга принадлежит именно ему.



«Никакое донесение, — писал в письме к другу старший флаг-офицер адмирала лейтенант Свенторжецкий, — никакое самое яркое описание не в состоянии изобразить всю тяжесть обстановки переходов второй эскадры. Первый раз в истории флотов всего мира вы видели большую эскадру, которая, не имея ни морских баз, ни угольных станций, состоя из судов всевозможных типов и возрастов, отважилась двинуться в столь далекий путь.

Политическая и стратегическая обстановка плавания хорошо известна, но надо было лично испытать всю тяжесть этих дипломатических переговоров с различными администрациями — в Испании и в африканских колониях, чтобы перечувствовать то, что перечувствовал адмирал.

Любой испанский жандарм мог унизить наше самолюбие, любой командир старого по- луразвалившегося европейского стационера с сознанием собственного достоинства и правоты мог заставить нас призадуматься, не говоря уже о различных требованиях и намеках колониальных губернаторов. Надо было иметь только такт, сдержанность и ум Зиновия Петровича, чтобы обойти все эти трудности, не уронив собственного достоинства вверенной ему эскадры...

Между тем жизнь на «Суворове» шла своим чередом. Воспользовавшись стоянкой, механики ремонтировали машину. Адмирал разрешил увольнения матросов на берег в награду за хорошую работу на корабле. На «Суворове» была создана особая комиссия для суда над нарушителями дисциплины в период плавания. Один матрос с «Суворова», обругавший старшего боцмана и пререкавшийся со старшим офицером, был приговорен к трем с половиной годам дисциплинарного ба тальона и отправлен в Россию на возвращающемся транспорте «Малайя».



Можно представить, как этот матрос благодарил судьбу за этот приговор! На «Суворове» среди приготовленных на мясо быков были и корова с телёнком. Когда корову талями опустили на палубу, она вырвалась и как бешеная начала метаться по броненосцу. Матросы разбежались, кто куда, а корова устремилась в дверь корабельной канцелярии. Сидевший там офицер едва успел захлопнуть дверь. Корову в конце концов поймали, но у нее от пережитых волнений пропало молоко и теленка кормить было нечем. Это событие только и обсуждалось и матросами, и офицерами. Всех беспокоило, когда у коровы появится молоко? Теленка кормили консервированным молоком, причем этим занимались офицеры.

11 января Политовский записал в своем дневнике:

«Жарко, душно, сыро, всюду грязь, все оп ротивело, тоска смертельная, неизвестность ближайшего будущего...

...Бестолковщина, царящая всюду, леность, неумение, незнание, нежелание работать, нерадение...»

Шел день за днем, а эскадра продолжала стоять на Мадагаскаре. Неожиданно для всех затих вой протестов со стороны Японии и Англии. Никто нашей стоянке не мешал.
Русская эскадра, ничего не зная ни о планах противника, ни о планах собственного правительства, стояла в Носси-Бэ, съедая последние запасы.

У адмирала Рожественского были собственные источники информации и, видимо, он был достаточно хорошо осведомлен, что, появись эскадра на театре военных действий в феврале, прорыв во Владивосток без боя был бы обеспечен. Мечтать о большем после гибели артурской эскадры не приходилось.

Из-за стечения многих причин эскадра застряла на Мадагаскаре: неожиданный «саботаж» немецких угольщиков, необходимость ожидать в принципе совершенно ненужный отряд крейсеров Добротворского, категоричность Петербурга и прочее. Что это — цепь случайностей, предопределенный рок русской истории или блестящая работа англо-японской разведки и дипломатии? Или все вместе? Ответа на этот вопрос, конечно, нет, но призадуматься над этим стоит...

Побудку на «Суворове» играли в 05:00. Затем на броненосце, а по eito сигналу и на других кораблях эскадры, убирали сетевое заграждение. Каждую ночь ожидали нападения японских миноносцев, которые, по данным разведки, сосредоточились под прикрытием крейсеров в районе Кейптауна и в Мозамбикском заливе. После уборки сетей начинались шлюпочные учения. В 08:00 «Суворов» посылал баркасы на транспорты за грузами и на берег — за водой.
Нужные материалы принимали каждый день, уголь загружали раз в неделю. С 15:00 до 18:00 на броненосце шли занятия по специальности. В редкие свободные минуты матросы развлекались ловлей рыбы. Стоянка действовала разлагающе на личный состав. Все страстно надеялись, что корабли вернут в Россию. Рожественский, чьи планы оказались совершенно спутанными, а надежды — разрушенными, стал повышенно раздражительным и, понимая это, все реже и реже показывался из своего салона.



Фактический начальник штаба эскадры Рожественского, несмотря на свои скромные лейтенантские погоны, Свенторжецкий еще категоричнее писал другу (делопроизводителю в Морском министерстве):

«Флот наш, совершенно отрезанный от каких-либо отечественных баз, сосредоточился на северной оконечности Мадагаскара, вдали от театра военных действий. Он должен начать новую победоносную войну. Чем обеспечен этот флот? Ничем. Он никогда не чувствовал себя таким осиротелым и необеспеченным, как теперь. Единственная база Владивосток — очень далека, она никогда не была так далека для Русского Флота, как теперь. Достигнуть Владивостока, значит, преодолеть все трудности плавания на театре военных действий...

Вторая эскадра совершенно не обеспечена. Вам хорошо известны недоразумения с Гамбург-Американской компанией, поставляющей нам уголь? Теперь уже ощущается недостаток в машинных материалах, провизии, в одежде. Смешно, но правда, что почти вся команда на эскадре ходит в лаптях, сделанных из ворсы...

Наконец, не менее важно, —это отсутствие веры личного состава эскадры в успех экспедиции. Через неделю:— год войны. Каковы ее результаты? Вам они лучше известны, Так неужели же после целого года неудач, после потери лучших сил флота с его базой на главном театре, после годовых неудач на сухопутном фронте, после установившегося господства неприятеля на море, можно ждать от флота, неподготовленного вследствие тяжелых условий плавания к бою, от флота, находящегося у бе регов Мадагаскара, то есть совершенно изолированного от отечественной единственной базы, — ждать успехов и утвердительного решения той задачи, которая была нам сообщена. Без сомнения, нет.

В эту войну мы никогда не будем владеть морем. Ведь для того, чтобы владеть морем, надо уничтожить противника на море, а разве мы можем это сделать с нашими силами?»

на фото-могила офицеров...



13 января Рожественский впервые вывел броненосцы из Носси-Бэ в море для производства учебных стрельб и эволюций. Лучше всего этот выход и стрельбы описывает приказ Рожественского от 14 января:

«Вчерашняя съемка с якоря броненосцев и крейсеров показала, что четырехмесячное соединенное плавание не принесло должных плодов. Снимались около часа, потому что на броненосце «Князь Суворов» не действовал шпиль, обросший грязью и поржавевший. Но и за целый час 10 кораблей не успели занять своих мест при самом малом ходе головного.

С утра все были предупреждены, что около полудня будет сигнал: «Повернуть всем вдруг на 8 румбов и в строе фронта застопорить машины для спуска щитов». Тем не менее все командиры растерялись и вместо фронта изобразили скопище кораблей. Призванные снова в кильватерную колонну для стрельбы корабли растянулись так, что от «Суворова» до «Донского» было 56 кабельтовых.

Если через 4 месяца совместного плавания мы не научились верить друг другу, то едва ли научимся и к тому времени, когда Бог даст встретиться с неприятелем...

Вчерашняя эскадренная стрельба велась в высшей степени вяло и, к глубокому сожалению, обнаружила, что ни один корабль не отнесся серьезно к урокам управления артиллерией при исполнении учений по планам. Ценные 12" снаряды бросались без всякого соображения с результатами попаданий разных калибров: иногда через несколько минут полного молчания раздавался выстрел из 12" пушки, а за эти несколько минут крупно изменились и расстояние до цели, и курсовой угол, и положение относительно ветра.



Во время выхода на эти стрельбы на «Суворове» для корабельных нужд открыли один из клапанов приема забортной воды. Закрыть его забыли, а затем открыли другой клапан, не помня, что один уже открыт. Ночью вода затопила целое отделение и стала уже перетекать в мащину, когда опомнились и подняли тревогу.

С транспорта «Эсперанса» ежедневно выбрасывали в море на рейде протухшие мясные туши, привлекая стаи акул. Офицеры с «Суворова» пьянствовали и играли в карты на берегу. На «Суворове» негры-торговцы взяли у одного матроса пять франков и, ничего ему на эти деньги не дав, хотели уплыть на своем кататамаране. Матрос бросился в воду прямо с борта броненосца и поплыл за неграми. Поднялся переполох. Матроса вытащили, негров задержали, избили и отобрали у них все деньги. Капитан 2 ранга Семенов пытался организовать по образцу артбоевую флотилию минных катеров. Сразу же начались трудности: сигнальные книги не согласованы, торпеды и торпедныё аппараты неисправны. Семенов самозабвенно трудился над устранением всех помех, надеясь, что еще удастся атаковать катерами японский флот, как это удалось с турецким флотом его учителю и кумиру адмиралу Макарову...

16 января на «Суворов» к адмиралу Рожественскому прибыл губернатор колонии с жалобой на разгульное поведение русских офицеров на берегу. Губернатор особенно просил пресечь крупные азартные игры в многочисленных казино. Адмирал запретил съезд на берег офицерам и отдал приказ проверить наличность в кассах на всех кораблях. Туземцы считали, что из-за стоянки эскадры нет дождей, хотя наступил их период, что приход эскадры прогневил богов.



18 января «Суворов» снова вывел эскадру на эволюции и стрельбу. Перестраиваясь из строя в кильватерной колонне в строй фронта, корабли по-прежнему сбивались в кучу, ничего не получалось. Стрельба шла вяло и, по словам Рожественского, «в расходовании снарядов крупных калибров имела место все та же непозволительная неосмотрительность...»

19 января на учебных стрельбах 6-дюймовый чугунный учебный снаряд с флагмана эскадры угодил в крейсер «Дмитрий Донской» и повредил мостик крейсера.
«Никого не убило и,то слава Богу!» — писал Политовский.

Вечером эскадра вернулась на рейд и получила с берега сообщение, что в Маньчжурии Куропаткин перешел в наступление. Никто в это уже не верил...

21 января Евгений Сигйзмундович Политовский сделал поразительную запись в дневнике, которую мы оставим на его совести:

«Вчера на «Суворов» в качестве торговца забрался японец-шпион. Даже и попытки не было сделано, чтобы его задержать».

Офицеры «Суворова», реабилитируя себя за скандальные карточные кутежи, играли на берегу в теннис с губернатором и его женой. У губернаторского дворца оркестр с «Суворова» играл марши и мазурки. Но зато начали буянить матросы и прапорщики. На кораблях свирепствовало пьянство. Офицеры приобретали спиртные напитки легально в буфете своей кают-компании, а матросы доставали их тайно на берегу или с иностранных коммерческих судов. Офицеры, съезжавшие на берег большей частью в вольных костюмах, старались не замечать безобразий матросов. Матросы, почувствовав слабость дисциплины, перестали признавать авторитет офицеров и «гуляли» на берегу, уже никого не стесняясь, а в ответ на сделанные им замечания лезли в драку.



Пьяные матросы, как «трупы на поле битвы», валялись на улицах Носси-Бэ. Участились драки: били негров, дрались между собой, били офицеров. Патрули были бессильны. Приказы адмирала Рожественского донесли до наших дней яркие картины разложения вверенной ему эскадры:

«Крейсера 2 ранга «Кубань» мичмана Хижинского и прапорщика по морской части Декапрелевича за шатание по кабакам и буйство арестовать в каюте с приставлением часового...

Крейсера 2 ранга «Урал» прапорщик по механической части Зайончковский, спущенный 23 сего января на берег в офицерской форме, напился пьяным до скотского состояния и в бесчинстве со столь же пьяными матросами с госпитального судна «Орел» был избит по морде в кровь... Эскадренного броненосца «Сисой Великий» прапорщик по механической части Тос- тоногов, спущенный 23 января на берег в офицерской форме, был неприлично пьян и произносил ругательные слова...» .

Матросы миноносца «Грозный» учинили погром туземцев. Не взирая на слезы и вопли негров, матросы разносили хижины, разбрасывая скудное имущество туземцев... Буянов и пьяниц приговаривали к тюрьмам, дисциплинарным батальонам, карцерам, к исключению из кают-компаний с лишением офицерских званий, к аресту в каютах и даже к церковному покаянию. Ничего не помогало. Адмиралу посоветовали для острастки публично повесить несколько наиболее злостных нарушителей дисциплины. Помолчав несколько минут, Рожественский ответил:

«Я не могу приговаривать к смерти людей, идущих на верную смерть».



24 января адмирал снова вывел эскадру на стрельбы и эволюции. В своем приказе от 25 января он писал:

«Маневрирование эскадры было нехорошо. Простейшие последовательные повороты на 2 и на 3 румба при перемене курса эскадры в строю кильватера никому не удавались: одни при этом выходили внутрь строя, другие выпадали наружу, хотя море было совершенно спокойно и ветер не превосходил 3-х баллов. Повороты «вдруг» были особенно дурны. Стрельба из больших орудий была бесполезным выбрасыванием боевых запасов». Неудивительно, что он стал повышенно резок, как и любой командир, видящий разложение, неумение и полное нежелание чему-либо учиться со стороны своих подчиненных. Обиженные офицеры жаловались на Рожественского в письмах женам и родным, и по этим письмам впоследствии стали почему-то оценивать адмирала Рожественского, а не его подчиненных. Конечно, Цусима есть Цусима. Это кровавый позор, на фоне которого почти не видны немногочисленные блестки индивидуального героизма. Но Рожественский еще на Мадагаскаре знал, что так оно и будет, когда весь задуманный им план операции рухнул не по его вине.
25 января Рожественский телеграфировал в Морское министерство:

«Если движение эскадры на театр военных действий будет надолго задержано, дисциплина будет расшатана в конец. За самые тяжкие преступления нет наказания, потому что в карцерах люди дохнут, а часовые при них заболевают. Смертной казнью команды деморализовались бы окончательно.
Рожественский».



В ответ Петербург продолжал передавать на «Суворов» японскую дезинформацию: «Воды Формозы и Пескадорских островов на 10 миль объявлены зоной военных действий. До 20 декабря ушло на юг 7 больших судов, в том числе 5 броненосцев...

На следующий день Рожественский телеграфирует царю:

«...Ввиду бесплодной потери всей первой эскадры могу рассчитывать достигнуть с потерями Владивостока, и, опираясь на него, действовать на севере. Пробиться во Владивосток считаю возможным лишь при быстром движении, исключающем возможность соединения с Небогатовым в пути...» Царь снова повторил слово в слово свою предыдущую телеграмму:
«...Возложенная на вас задача состоит не в том, чтобы с некоторыми судами прорваться во Владивосток, а в том, чтобы завладеть Японским морем...»

Связанный ожиданием совершенно ненужных ему подкреплений, Рожественский терял последние запасы нервной энергии. 4 февраля адмирал неожиданно слег с приступом невралгии и ревматизма. Врач потребовалвал льда. Льда на «Суворове» «не оказалось, посыльные заметались по другим кораблям.

Зиновию Петровичу Рожественскому было 58 лет. Он нес на себе всю тяжесть ответственности за эскадру, сутками не сходил с мостика, болел душою за каждую мелочь, трепал себе нервы в пустых переговорах с местными властями и Петербургом. Он переносил, как и все, ужасы убийственного для русских тропического климата, а в его салоне не было американских кондиционеров, каковыми оборудованы ныне адмиральские помещения наших боевых кораблей. 7 февраля адмирал выздоровел и снова появился на мостике еще более похудевший, осунувшийся, слегка волоча правую ногу. На мостике снова загудел его властный голос...



Стела, установленная недалеко от входа в порт, в память об умерших на Мадагаскаре моряках 2-й Тихоокеанской эскадры.



Носси-Бэ все более становился русским городом. Не только все вывески были уже на русском языке, по-русски легко объяснялись даже чернокожие ребятишки. Общее недовольство офицеров бесцельной, а по мнению многих — преступной стоянкой приняло столь резкие формы, что 8 февраля адмирал пригласил к себе флагманов и командиров броненосцев, зачитав им выдержки из своей телеграфной переписки с царем и Морским министерством.

«Как и следовало ожидать, — пишет капитан 2 ранга Семенов, — никто из присутствующих не сохранил полученных сведений в тайне. Все слишком хорошо сознавали, до какой степени истомился личный состав эскадры под бременем неизвестности. Впрочем, нет. Это было бы неточное выражение..... «Считаю безусловно необходимым пересечь Индийский океан, как только уладятся недоразумения с угольщиками.

Отряд Небогатова не будет иметь надобности спускаться к Мадагаскару, сократив путь на 2000 миль, идя напрямик...

Дальнейшее пребывание на Мадагаскаре немыслимо. Эскадра съедает себя и разлагается физически и нравственно.

Через три месяца стоянки здесь эскадра оказалась бы уже неспособной сделать трудный переход через Индийский океан.

Полагаю идти не позже 25 февраля.
Рожественский».



На следующий день Рожественский снова телеграфирует царю:

«Первая эскадра, имевшая перед войной 30 боевых судов и 28 миноносцев, оказалась недостаточной для овладения морем. Второй эскадре, имеющей 20 боевых судов и только 9 миноносцев, задача овладения морем теперь не по силам, потому что от первой эскадры не осталось ничего, кроме «России». Поэтому, имея ныне всемилостивейшее соизволение Вашего императорского Величества, выйду в последних числах февраля по назначению, рассчитывая, что Морское министерство не упустит времени озаботиться доставкою угля помимо немцев, которые нам изменили. Теперь же, пользуясь отвлечением внимания японцев от Владивостока, следует немедля посылать туда в огромных количествах уголь, рассчитывая, что дойдет четвертая часть.

Генерал-адъютант Рожественский».

26 февраля в Носси-Бэ прибыл давно ожидаемый транспорт «Иртыш». Надеялись, что «Иртыш» привезет снаряды, но он привез уголь и к общей радости — 12 000 пар сапог.



3 МАРТА
В намеченный день выхода, как обычно, начались всевозможные сюрпризы. Вскоре после завтрака с «Камчатки» было получено сообщение о поломке холодильника. Затем плавмастерская подняла сигнал бедствия — вырвало кингстон, транспорт заполняется водой, начали подводить пластырь. Срочно приехавший на транспорт Политовский застал там «ужас и смятение». В машинном отделении вода стояла по грудь. Большой опыт Политовского позволил ему быстро разобраться в причине и устранить ее. Когда флагманский инженер вернулся на «Суворов», с «Авроры» поступило сообщение, что крейсер не может поднять с воды паровой катер — испортился привод шлюпбалок. Политовский на адмиральском вельботе поспешил на «Аврору». Под его руководством закипела работа: «рубили, пилили, привязывали, заводили тали и катер все-таки подняли». Запасов почти никаких не осталось.
Немецких угольщиков удалось уговорить следовать до Зондского пролива.

Настроение было мрачное. «К 6 ч вечера, — пишет Семенов, — выбравшись из островов и окружающих их рифов и банок, легли курсом в обход северной оконечности Мадагаскара.
Вдруг у «Орла» повреждение в левой машине... Начались наши мытарства! До 8 ч вечера почти стояли на месте. В 8 ч дали ход 5 узлов. Только в полночь могли прибавить до 8,5.

Боевая эскадра!.. Нет, видно, одного духа— мало! Ночью — занятное зрелище — 45 кораблей! Целый город на воде... И какая приманка для доброй минной атаки!



Для всех европейских газет (за исключением русских, которым это было запрещено) вопрос о том, какой путь изберет эскадра для дальнейшего следования — являлся самой жгучей темой обсуждения. Мнения и отзывы известных (а иногда и вовсе неизвестных) адмиралов занимали целые столбцы.

В общем все авторитеты сходились на том, что идти Зондским проливом, значит, идти на гибель. О Малаккском — и речи не было. Указывали путь кругом Явы или между Новой Гвинеей и Австралией, в обход Зондского архипелага, где, за отсутствием телеграфа и множеством возможных путей между островами, крайне трудно организовать дозорную службу для наблюдения за движением эскадры. Адмирал Фриментль, довольно известный в английском флоте, заявил даже, что он на месте Рожественского пошел бы кругом Австралии, огибая ее с юга: путь длинный, но зато безопасный, а впереди — временная база на Каролинских островах, принадлежащих Германии, которая одна до сих пор не боится оказывать нам явное доброжелательство...

По выходе в открытое море все знали, что адмирал избрал путь через Малаккский пролив. На «Суворове» это решение было встречено восторженно: — с одной стороны — безумная авантюра, а с другой — именно в виду своей отчаянности, может удастся. Благоразумным японцам и в голову не придет такой трюк! Но если выгорит — честь и слава! Вот ахнут, вот рты разинут Фриментль и К0! —толковали между собой офицеры...»

И не было никого, кто мог бы понять, что благоразумным японцам и в голову не придет высылать свои силы к Малаккскому, Зондскому или любому другому проливу Юго-Восточной Азии, а уж тем более к Диего-Гарсия. Любой путь во Владивосток неизбежно приводил эскадру к берегам Японии, где адмирал Того и поджидал ее, дымя трубами своих броненосцев и броненосных крейсеров на рейдах Японии.....



«Вчера (3 марта), — пишет Политовский (жене), — когда стемнело, корабли зажгли огни. Весь горизонт был усеян светящими точками. Сорок пять судов! Какая громадная армада! Как трудно согласовать ее движение! Какое громадное пространство занято ею! Не видя воочию, трудно даже судить... сегодня пасмурно, солнца невидно. Океан слегка волнуется. Не дай Бог, попасть нам в погоду, особенно в течение первых девяти дней. Все корабли сплошь завалены углем. Нет живого места на палубах из-за угля. Это очень вредно отзывается на морских качествах судов... С кормового балкона в сачок ловят рыбу, благо погода тихая и рыбешки за кораблем плывет много. Почти рядом с «Суворовым» идет миноносец «Бедовый»...»
Беспримерный в истории мореплавания подвиг продолжался.

Огромная эскадра, не имея ни одной базы, ни средств материально-технического и тылового обеспечения, преодолевая немыслимые трудности, уже потрясла мир эскадренным переходом вокруг мыса Доброй Надежды (от Либавы!) и теперь начала первый в мире эскадренный переход через Индийский океан, подгоняемый железной волей адмирала Русского Флота Зиновия Рожественского.

Продолжение следует.

И.Л.Бунич. Мученик Цусимы. Прелюдия к катастрофе.
На броненосце “Князь Суворов" (Десять лет из жизни...)
https://coollib.com/b/298519/read
Костенко Владимир Полиевктович
На «Орле» в Цусиме: Воспоминания участника русско-японской войны на море в 1904–1905 гг.
http://militera.lib.ru/memo/russian/kostenko_vp/index.html




Оффлайн Craus

  • Ветеран
  • *****
  • Карма: +16/-0
    • Просмотр профиля


13 МАЯ
Эскадра шла в полной боевой готовности. На «Суворове» убрали все лишнее дерево, шлюпки наполнили водой и обвили сетями минного заграждения, рубки обвили перлинями, в палубах устроили траверзы из мешков с углем и песком. Комендоры круглосуточно у орудий.
В 16:30 на «Суворове» подняли сигнал:
«Приготовиться к бою».
В 18:00 — новый сигнал:
«Завтра к рассвету иметь пары для полного хода».

В полдень «Суворов» показал эскадре свое место: 32,40 СШ и 126,33 ВД.
«...13 мая тучи поредели, выглянуло солнышко, но по морю еще стлалась густая мгла, хотя дул довольно свежий зюйд-вест. Предполагая использовать все светлое время на проход вблизи японских берегов, где вероятнее всего было ожидать минных атак, адмирал назначил быть эскадре в средней точке ее пути Цусимским проливом в полдень 14 мая. При таком расчете у нас оставалось в запасе около 4 часов, которые и были установлены на последнее обучение маневрированию...

Перестроение в боевой порядок (по своей простоте) еще выходило довольно сносно, но дальше... Особенно портил дело 3-й отряд. Среди маневрирования день 13 мая прошел незаметно. Не знаю, как на других судах, но на «Суворове» настроение было бодрое и хорошее. Чувствовалась некоторая озабоченность, но без суеты.

Подошли еще офицеры. В несчетный раз поднялся спор: весь ли японский флот встретим у Цусимы или часть его?

Оптимисты утверждали, что Того обманется и пойдет караулить нас на север, так как «Терек» и «Кубань» еще 9-го ушли к восточным берегам Японии и уж, наверно, там нашумели.
Противная партия возражала, что Того не хуже нас понимает обстановку и знает, что для похода кругом Японии в один прием угля не хватит. Надо грузиться. Где? Это не тропики. Здесь на погоду нельзя рассчитывать, а значит, и нельзя рассчитывать и на погрузку в открытом море. Укрыться в какой-нибудь бухте. Везде телеграф и, конечно, повсюду, наблюдательные посты.

Того будет своевременно уведомлен и спешить на север ему незачем. Если бы даже нам удалось погрузиться в море и незаметно подойти к одному из проливов, то тут уж никак не спрячешься, а благодаря их узкости получи и минное заграждение, и плавающие мины, и атаки миноносцев, возможные даже средь белого дня. В туман или ненастье в эти проливы не сунешься, особенно эскадрой, да еще с транспортами. Да, наконец, если Бог и пронес нас через все это, что дальше? Та же встреча с японским флотом, который от Цусимы всегда успеет выйти на пересечку нашей эскадре, притом уже претерпевшей от миноносцев и мин всякого рода в проливе...

Пройти во Владивосток с победой, овладеть морем нельзя и думать! Можно только проскочить. А проскочивши — за 2 — 3, много 4, выхода сожжем все запасы угля и отцветем, не успевши расцвесть. Будем готовиться к осаде, свозить пушки на берег, обучать команду штыковому бою...

По-видимому, до сих пор судьба нам благоприятствовала: нас еще не обнаружили.



14 МАЯ

«С заходом солнца эскадра сомкнулась как можно теснее. В ожидании минной атаки половинное число офицеров и команды дежурили у орудий, прочие спали не раздеваясь, близ своих мест, готовые вскочить по первому звуку тревоги.

Ночь наступила темная. Мгла, казалось, стала еще гуще, и сквозь нее едва мерцали редкие звезды. На темных палубах царила напряженная тишина, изредка прерываемая вздохами спящих, шагами офицера или вполголоса отданными приказами. У пушек словно замерли неподвижные фигуры комендоров.

Все бодрствовавшие зорко вглядывались во мрак — мелькнет ли где темный силуэт миноносца, чутко вслушивались — не выдаст ли незримого врага стук машины, шум пара... Осторожно ступая, чтобы не разбудить спящих, я обошел палубы, мостики и спустился в машину. Яркий свет на мгновение ослепил меня. Здесь царили жизнь и движение. Люди, бойко стуча ногами, бегали по трапам, раздавались звонки, окрики, приказания передавались полным голосом... но, вглядевшись пристальнее, и здесь я заметил, ту же напряженность и
озабоченность, то же особое настроение, которое господствовало наверху.

Опять кругом — жуткая тишина... Я заснул. Проснулся в третьем часу ночи. Опять обошел палубы и вышел наверх. Все та же картина, что и с вечера, но посветлело.



Часы в ходовой рубке японского вспомогательного крейсера «Синато-Мару» показывали 02:25. Два часа до рассвета. Командир крейсера капитан 2 ранга Нарикава, стоял на крыле мостика и, не отрывая бинокля от глаз, вглядывался в кромешную мглу. По последнему определению своего места «Синоно-Мару» находился в 40 милях от острова Сирозе в наружной линии дозорной цепи.

По графику дозорной службы Нарикава должен был находиться на позиции до 18:00 14 мая, однако перерасход угля вынуждал его через несколько часов вернуться на базу.

Неожиданно по левому борту Нарикава увидел огни парохода, идущего на северо-восток. Сблизившись с неизвестным судном, Нарикава обнаружил, что на грот-мачте парохода горят белый, красный и белый огни. Светив шая в глаза луна мешала наблюдению, и Нари- кава, приказав увеличить скорость, обошел пароход с кормы и вышел у него по левому борту.

Было 04:02 14 мая 1905 года. Теперь пароход был ясно виден — две трубы, три мачты, длинный изящный корпус со стремительными обводами форштевня. По типу пароход очень напоминал имевшийся в составе русской эскадры вспомогательный крейсер «Днепр», Но почему же он несет такие яркие огни? И тут только Нарикава увидел подсвеченные знаки Красного Креста.



— Госпитальное судно «Орел» из состава эскадры Рожественского!

У командира «Синано-Мару» перехватило дыхание. Они пришли! Капитан 2 ранга Нарикава решил осмотреть плавгоспиталь, надеясь из опроса его экипажа выяснить местонахождение главных сил противника.

Он уже направил «Синано-Мару» к «Орлу», как вдруг примерно в миле слева по носу обнаружил силуэты и дымы.

Корабли, много кораблей шли прямо на него. Казалось, что все море занято ими.
Нарикава понял, что находится прямо в центре эскадры противника. Быстро положив руль на борт, Нарикава стал увеличивать дистанцию между собой и кораблями противника, передав первое сообщение об обнаружении эскадры Рожественского.



Было 04:28.

«В квадрате 203 обнаружил эскадру противника, идущую, видимо, в Восточный канал».
Скрываясь в темной части горизонта, «Синано-Мару» продолжал наблюдать за русскими кораблями, пока их в 05:03 не закрыла мгла. Идя прежним курсом, Нарикава в 05:48 снова обнаружил корабли противника и продолжал с ними контакт, уклоняясь от русских миноносцев и снова выходя на курс, непрерывно передавая данные о курсе и скорости эскадры. (Интересно, что «Синано-Мару» заметили в 05:00 только с броненосца «Орел», когда японский разведчик на несколько минут показался из мглы, но приняв его за обычный торговый пароход, не придали этому значения...)

Капитан 1 ранга Исида, командовавший отрядом сторожевых кораблей передового дозора, в момент получения первой телеграммы Нарикавы находился на своем крейсере «Идзуми» в 40 милях к западу от о. Оку-Сима.

Ретранслировав сообщение «СинаноМару» главным силам, Исида полным ходом пошел на перехват противника, и в 06:33 сигнальщики «Идзуми», несмотря на держащуюся над морем мглу и дымку, обнаружили на горизонте несколько дымков, а затем близко от себя — госпитальное судно «Орел». В 06:38 Исида сообщил адмиралу Того точное место русских.
«...То, что мы обнаружены, сейчас же открылось по изменению характера телеграмм: это была уже не перекличка разведчиков, а донесение, передававшееся дальше и дальше на север. Около 6 ч утра «Урал», догнав нас полным ходом, семафором донес, что сзади эскадры ее курс пересекли справа налево корабли, опознать которые в тумане не было возможности. В 6 ч 45 мин утра справа, позади траверза, смутно обозначился силуэт какого-то судна. Оно шло сближающимся курсом и вскоре в нем опознали «Идзуми»...»

«Идзуми» на фото



А между тем сигнал тревоги уже ревел на всех радиоволнах объединенного флота. Командующий 3-й эскадрой вице-адмирал Катаока получил сообщение с «Синано-Мару» на борту своего флагманского крейсера «Сума» в заливе Озаки. Ретранслировав сообщение главным силам в Мозампо, Катаока немедленно приказал своим кораблям выходить в море.
Около 05:00 сообщение «Синано-Мару» приняли на флагманском броненосце объединенного флота «Микаса», стоявшем на якоре на рейде Чинкай-Ван. На всех кораблях 1-го, 2-го и 4-го боевых отрядов завыли сирены и заревели колокола громкого боя. «Контакт с противником. Приготовиться к бою».

Одновременно с этим радиостанция флагманского броненосца передала в главную квартиру в Токио:

«Согласно сообщению об обнаружении противника объединенный флот выходит в море, чтобы его разгромить. Сегодня стоит ясная погода, но в море большая волна.
Того».



В 08:00 по сигналу с «Суворова» все корабли подняли стеньговые флаги по случаю дня священного коронования их Величеств.

В 09:00 было отдано распоряжение в случае появления противника с тыла выстроить фронт вправо и влево, а крейсерам и транспортам проходить вперед. Все корабли были предупреждены сигналом с « Суворова» о предстоящей в полдень перемене курса на норд-ост.

Во флагманской рубке броненосца «Микаса» адмирал Того с офицерами своего штаба анализировал данные, полученные с крейсеров- разведчиков. Командующему объединенным флотом обстановка была уже почти ясна.

«Несмотря на туманное утро, так что далее, чем на 5 миль ничего не было видно, — писал позднее Того в своем строевом рапорте, — и, несмотря на то что неприятель был от меня на расстоянии 20 миль, я тем не менее имел совершенно точное представление о том, что происходит.Хотя я и не видел еще неприятеля, но я знал, что неприятельский флот состоит из всех судов 2-й и. 3-й Балтийских эскадр, и что этот флот сопровождается 7-ю вспомогательными судами….

«...В 11 ч 20 мин утра расстояние от нас до легких крейсеров было 50 кабельтовых. В это время с «Орла» (как он немедленно донес об этом семафором) произошел нечаянный выстрел. Не имея возможности (при бездымном порохе) разобрать, кто именно из головных судов сделал этот выстрел, эскадра приняла его за сигнал с «Суворова» и открыла огонь. Особенно живо стрелял 3-й отряд. Японские крейсера круто повернули влево и, яростно отстреливаясь, начали быстро увеличивать расстояние...»

«...В разгар стрельбы по крейсерам адмирала Дева на «Суворове» был поднят сигнал: «Не бросать снарядов понапрасну».

И огонь прекратился. В то же время сигналом приказано было:
«Команде обедать посменно».



В полдень, находясь на параллели южной оконечности Цусимы, мы легли курсом норд- ост 23 на Владивосток.Адмирал Рожественский со своим штабом находился еще на верхнем переднем мостике «Суворова», хотя управление броненосцем уже было перенесено в боевую рубку.Я склонен был думать, что Камимура будет действовать по способности, и, когда ясно обрисовались шесть старых артурских знакомых, не утерпел, чтобы не сказать с некоторым торжеством:

«Вот они, ваше превосходительство! Все шесть, как 28 июля...»
Адмирал, не оборачиваясь, отрицательно покачал головой:
«Нет, больше: все тут!» — и начал спускаться в боевую рубку.

Действительно: вслед за первыми шестью кораблями медленно выступали из мглы слегка оттянувшиеся крейсера Камимуры — «Ижзумо», «Якумо», «Сасмо», «Токива», «Ивате»...
— По местам, господа! — торопливо проговорил флаг-капитан, следуя за адмиралом...»
Мы стояли, обмениваясь отрывочными замечаниями, недоумевая, почему японцы вздумали переходить нам на левую сторону, когда наше слабое место, транспорты и их прикрытие — крейсера — находились у нас справа и сзади.

Может быть, они рассчитывали, приняв бой на контркурсе и воспользовавшись своим преимуществом в скорости, обойти нас с кормы, чтобы напасть сразу и на транспорты, и на слабейший арьергард?



На мостике «Микаса» адмирал Того понял, что совершает тактическую ошибку. Ведомая им колонна броненосцев шла контр-курсом с русской эскадрой, и «Микаса» уже выходил на траверз «Орла»—четвертого корабля левой (со стороны японцев) колонны противника. Напутали крейсеры-разведчики со всеми правыми и левыми колоннами противника. И не мудрено — они вели наблюдения с предельной дистанции, сквозь мглу и дымку тумана, хотя, в общем, описанная ими обстановка была верной.

Того хотел для начала воспользоваться тем, что лучшие броненосцы русских закрыты колонной, которую вел «Ослябя», уничтожить «Ослябю» и шедшие за ним старые броненосцы, а затем, пройдя у них под кормой, догнать главные силы Рожественского и уничтожить их. Однако этот план рушился на глазах—русская эскадра, пусть громоздко и медленно, но перестраивалась на его глазах в одну кильватерную колонну. Рожественский разгадал его маневр и принял самое правильное решение. Теперь принять бой на контркурсах — это значит, поставить свои лучшие корабли против наименее ценных в боевом отношении старых русских броненосцев и одновременно подвергнуть риску полного уничтожения относительно слабые броненосные крейсеры Камимуры, которым придется действовать против ядра русских — четырех броненосцев типа «Бородино».

Конечно, можно сейчас увеличить дистанцию, разойтись с русскими контркурсами, снова догнать их и занять более выгодную для боя позицию.
Но сколько на это уйдет времени?

Так уже было в бою 28 июля, когда он дважды терял боевое соприкосновение с противником и долгими часами, изнуряя броненосцы режимами максимального хода, страшно перерасходуя уголь, вел утомительное преследование. Но тогда еще была хорошая погода, а сейчас — туман, постоянно находит мгла. Так можно вообще потерять противника.

Что делать? Ложиться на обратный курс! На обратный курс и охватить их колонны!



На мачте «Микаса» взвился сигнал:
«Последовательный поворот влево на 16 румбов»...
— Смотрите! Смотрите! Что это? Что они делают? — крикнул Редкин, и в голосе его были и радость, и недоумение.

Но я и сам смотрел, смотрел, не отрываясь от бинокля, не веря глазам: японцы внезапно начали ворочать «последовательно» влево на обратный курс!... При этом маневре вся японская эскадра должна была последовательно пройти через точку, в которой повернул головной корабль. Эта точка оставалась как бы неподвижной на поверхности моря, что значительно облегчало нам пристрелку, а кроме того, даже при скорости 15 узлов, перестроение должно было занять около 15 минут, и все это время суда, уже повернувшие, мешали стрелять тем, которые еще шли к точке поворота.

— Да ведь это — безрассудство! — Не унимался Редкин. — Ведь мы сейчас раскатаем его головных!

«Дай-то Бог!» — подумал я.

Для меня было ясно, что Того увидел нечто неожиданное, почему принял новое, внезапное решение. Маневр был безусловно рискованный, но, с другой стороны, если он нашел необходимым лечь на обратный курс, то другого выхода не было.

Сердце у меня билось, как никогда за 6 месяцев в Артуре... Если бы удалось! Дай, Господи! Хоть не утопить, хоть только выбить из строя одного!.. Первый успех!..»

(После войны, в официально изданном строевом рапорте адмирала Того, говорилось, что адмирал сознательно желал создать у русских впечатление, будто бы он собирается вести эскадренный бой на контркурсах…..Американский историк Уэствуд в связи с этим считает, что Того, чья репутация уже не нуждалась ни в какой рекламе, своим рапортом пытался прикрыть ошибки, совершенные его подчиненными.)



В боевой рубке «Суворова» быстро оценили всю выгоду неожиданно создавшейся обстановки. В этот момент адмирал Рожественский приказал открыть огонь, и левая носовая 6-дюймовая башня эскадренного броненосца «Князь Суворов» с дистанции 32 кабельтова начала пристрелку по флагманскому броненосцу противника. На мачте «Суворова» взвился сигнал: «Бить по головному!».

Было 13:49 14 мая 1905 года...

«Я жадно смотрел в бинокль... Перелеты и недолеты ложились близко, но самого интересного, то есть попаданий, как и в бою 28 июля, нельзя было видеть: наши снаряды при разрыве почти не дают дыма, и, кроме того, трубки их устроены с расчетом, чтобы они рвались, пробив борт, внутри корабля. Попадания можно было заметить только в том случае, когда у неприятеля что-нибудь свалит, подобьет... Этого не было...»

В боевой рубке броненосца «Микаса» царила такая же напряженная тишина. Японские корабли шли со скоростью 15 узлов, и в рубке прекрасно понимали, что перестроение займет минимум минут 10 — 15 при общей длине их колонны в 2,8 мили. Дальномеры показывали, что до флагманского корабля противника «Князь Суворов» 7000 метров. В бинокли было ясно видно, как в носовой части «Суворова» появился белый дымок, и ветер донес рокочущий раскат выстрела. В двух кабельтовых от нестреляющего борта «Микаса» поднялся и стал медленно оседать грязно-зеленый столб воды. Перелет! И тут же открыла огонь вся эскадра противника, дождь пристрелочных всплесков поднялся вокруг флагманского броненосца адмирала Того.

В 13:53 адмирал Того, увидев, что «Шикишима» благополучно вступил в кильватер флагманскому броненосцу, сразу же приказал открыть ответный огонь.
«Микаса» содрогнулся от бортового залпа...



Столбы воды от русских недолетов, вздымаясь выше мостиков, обрушивались на палубу «Микаса». По меньшей мере пять русских броненосцев вели сосредоточенный огонь по японскому флагманскому кораблю. «Микаса» уже содрогнулся от нескольких прямых попаданий. Рухнула на палубу сбитая стеньга грот- мачты. ….Проклятые английские башни приходилось после каждого выстрела ставить для перезарядки почти по диаметральной плоскости.

А между тем точку поворота прошел уже третий броненосец — «Фудзи». С «Микасы» было видно, как начал разворот на обратный курс «Асахи».

Было 13:54.

По «Суворову» уже вели огонь 3 японских броненосца... «Первый снаряд, попавший в «Суворова», угодил как раз во временный перевязочный пункт, развернутый доктором, казалось бы, в самом укромном месте — в верхней батарее, у судового образа между средними шестидюймовыми башнями. Много народу перебило. Доктор как-то уцелел, но судовой священник иеромонах о. Назарий был тяжело ранен. Он находился на пункте в епитрахили, с крестом и запасными дарами.Следующий снаряд ударил в борт у средней 6-дюймовой башни, а затем что-то грохнуло сзади и подо мной у левой кормовой. Из штабного выхода повалил дым и показались языки пламени. Снаряд, попав в капитанскую каюту, пробив палубу, разорвался в офицерском отделении, где произвел пожар...

Я вынул часы и записную книжку, чтобы отметить первый пожар, но в этот момент что- то кольнуло меня в поясницу, и что-то огромное, мягкое, но сильное ударило в спину и бросило на палубу...



Вероятно, несколько мгновений я пролежал без сознания, потому что пожар в офицерской был уже потушен, и вблизи, кроме 2 — 3 убитых, на тела которых хлестала вода из разорванных шлангов, — никого не было.

Снаряд прошел через рубку, разорвавшись о ее стенки. Сигнальщики (10 —12 человек) как стояли у правой 6-дюймовой башни, так и лежали тут тесной кучей. Внутри рубки — груды чего-то, и сверху зрительная труба офицерского образца...»

«Микаса» уже обгонял «Суворов», ведя за собой все четыре броненосца. Начавшие поворот броненосные крейсеры «Касуга» и «Ниссин» прямо с точки поворота вели огонь по «Ослябя», на котором был виден пожар.

Было 13:57... «Микаса», «Фудзи» и «Шикишима» уже обогнали «Суворов» и начали склоняться вправо, охватывая голову русской эскадры.



За 6 месяцев на артурской эскадре я все же кой к чему пригляделся, — и шимоза, и мелинит были, до известной степени старыми знакомыми, — но здесь было что-то совсем другое совершенно новое! Казалось, не снаряды ударялись о борт и падали на палубу, а целые мины... Они рвались от первого прикосновения к чему либо, от малейшей задержки в их полете. Поручень, бакштаг трубы, топрик шлюпбалки — этого было достаточно для всеразрушающего взрыва...

Стальные листы бортов и надстроек на верхней палубе рвались в клочья и своими обрывками выбивали людей. Железные трапы свертывались в кольца, неповрежденные пушки срывались со станков...

Этого не могла сделать ни сила удара самого снаряда, ни тем более сила удара его осколков. Это могла сделать только сила взрыва. По-видимому, японцам удалось реализовать ту идею, которую пробовали осуществить американцы постройкой своего «Везувия»...А потом — необычно высокая температура взрыва и это жидкое пламя, которое, казалось, все заливает! Я видел своими глазами, как от взрыва снаряда вспыхивал стальной борт. Конечно, не сталь горела, но краска на ней!

По «Суворову» уже вели концентрированный огонь шесть японских броненосцев, которые, идя впереди по дуге большого круга, держали русский флагманский броненосец в его центре. Залпы своих орудий, взрывы снарядов противника, лязг и скрежет разрушаемого железа и рвущейся стали, смешались в сплошной грохот, потрясая корабль от клотика до киля.



Начальник штаба эскадры капитан 1 ранга Клапье де Колонг видел, как в районе боевой рубки и носовой части «Суворова» один за другим стали рваться японские снаряды. Они давали при взрыве «очень много мелких осколков, громадное (все зажигающее) пламя и дым, иногда черный, иногда ярко-желтый, а также удушливые газы».

Обожженные и отравленные люди «падали без стонов, пораженные насмерть целыми группами... В боевую рубку непрерывно попадали осколки снарядов, мелкие щепки дерева и брызги воды от недолетов и перелетов... Шум от непрерывных ударов снарядов вблизи боевой рубки и своих выстрелов заглушал все. Бушующее пламя и дождь осколков не давали возможности вести через прорези рубки правильное наблюдение в нужном направлении. Только урывками можно было иногда видеть отдельные части горизонта...»

Находившийся в боевой рубке лейтенант Кржижановский видел, как неожиданно залпы с японских броненосцев стали следовать один за другим.

Было 14:02



«С этого момента начался прямо ад: снаряды попадали с различных сторон... Первым убило сигнального кондуктора Кандаурова, затем ранило старшего артиллериста лейтенанта Владимирского. Левый дальномер Барра и Струда был разбит. Его заменили правым. К нему стал флагманский артиллерист полковник Берсенев, но тут же свалился мертвым, пораженный в голову осколками. Были также убиты рулевой кондуктор Зайсун и матрос-рулевой. К штурвалу встали справа лейтенант Свебеев, слева я. Ручки штурвала были в крови, а у меня вся правая сторона тужурки была забрызгана мозгами. Стояла ужасная вонь... Через минуту нас сменили запасные рулевые. Все начали держать головы ниже края брони...

Около 02:05 адмирал приказал повернуть на 2 румба вправо, чтобы не дать неприятелю пристреляться. Приходил в рубку лейтенант Зотов, но его ранило и он ушел...»

«Я вдруг заторопился в боевую рубку, к адмиралу, — вспоминает капитан 2 ранга Семенов, — зачем? Тогда я не отдавал себе в этом отчета, но теперь мне кажется, что я просто хотел взглянуть на него и этим взглядом проверить свои впечатления: не кажется ли мне? Не кошмар ли это? Не струсил ли я просто- напросто?..

Взбежав на передний мостик, чуть не упав, поскользнувшись в луже крови (здесь только что был убит сигнальный кондуктор Кандауров), я вошел в боевую рубку. Адмирал и командир, оба, нагнувшись, смотрели в просвет между броней и крышей.



Оглядевшись, я поспешил выйти, но не вернулся на задний мостик, а остался на переднем, откуда лучше всего была видна неприятельская эскадра. Не отрывая глаз от бинокля, я жадно смотрел: не сбылись мои надежды, мои мечты, которых я сам себе не смел громко высказывать
— не посчастливилось ли нам хоть на этот раз, первый, единственный раз за все время войны
— сорвать первый успех, если не утопить, то хоть подбить, хоть временно вывести из строя один из японских кораблей и тем внести в среду неприятеля, хотя бы временное расстройство...
Нет!..

Неприятель уже закончил поворот.
Его 12 кораблей в правильном строю, на тесных интервалах, шли параллельно нам, постепенно выдвигаясь вперед... А у нас? — Я оглянулся.

Какое разрушение! Пылающие рубки на мостиках, горящие обломки на палубе, груды трупов... Сигнальные и дальномерные станции, посты, наблюдающие за падением снарядов, — все сметено, все уничтожено... Позади — «Александр» и «Бородино», тоже окутанные дымом пожара...

Нет! Это было совсем непохоже на 28 июля! Там было впечатление, что сошлись два противника, почти равные по силам, что оба они сражаются равным оружием, что это был бой...

А здесь? Не бой, а бойня какая-то! Неприятель, выйдя вперед, начал быстро склоняться вправо, пытаясь выйти на пересечку нашего курса, но мы тоже повернули вправо и снова привели его почти на траверз...

Было 14:05...»



В боевой рубке лейтенант Кржижановский заметил, что расстояние до противника уменьшилось и броненосец «Микаса» уже находится почти по носу «Суворова».
«Снаряды противника стали попадать непрерывно. Свои выстрелы перестали быть слышны. Определение расстояния прекратилось из-за дыма и газов, которые красной, колеблющейся стеной стали кругом. Неприятеля не было видно. Койки, прикрывающие до половины прорезь р рубке, были оборваны. Начался пожар в рострах и вокруг рубки.

Командир просил адмирала переменить курс, говоря, что неприятель пристрелялся. Адмирал несколько времени выдерживал и говорил:

«Василий Васильевич, успокойтесь, Василий Васильевич, успокойтесь».

По переговорной трубе донесли, что получена подводная пробоина у левого носового подводного аппарата. Тогда адмирал скомандовал:
«4 румба вправо!»

В 14:05 флагманский минный офицер лейтенант Леонтьев находился в рубке беспроволочного телеграфа «Суворова». Аппараты непрерывно принимали телеграммы противника. Однако вскоре все телеграфные антенны на броненосце были сбиты, и помещение пришлось оставить из-за бушующего пожара. «Снаряды стали попадать почти беспрерывно. Скоро оказалось, что для уборки раненых не хватает ни носильщиков, ни носилок.

Хлопнул «чемодан».Меня швырнуло на палубу, завалило какими-то обломками... но, выбравшись из-под них, я с удивлением мог убедиться, что опять не ранен и отделался только ушибами. Зато Македонскому оторвало ногу выше колена.

Пожарные партии оставались без руководителя... Я принял начальствование над ними.
Впрочем, — ненадолго... Людей становилось все меньше. Отовсюду, даже из башен, куда осколки могли проникнуть только через узкие просветы амбразур, требовали подкреплений на замену выбывших. Убитых, конечно, оставляли лежать там, где они упали, но и на уборку раненых не хватало рук...

Относительно пожара, — если бы даже нашлись люди, то не было средств для борьбы с огнем. Шланги, сколько раз их ни заменяли запасными, немедленно превращались в лохмотья. Наконец запасы иссякли. А без шлангов как было подавать воду на мостики и на ростры, где бушевало пламя? Особенно — на ростры, где пирамидой стояли 11 деревянных шлюпок...
Пока этот лесной склад горел только местами, так как в шлюпках еще держалась вода, налитая в них перед боем. Но она вытекала через многочисленные дыры, пробитые осколками, а когда вытечет...

Разумеется, делали, что могли. Взбирались по спинам товарищей (трапов уже не существовало), пытались затыкать дыры в шлюпках, таскали воду ведрами. Не знаю, нарочно были закрыты шпигаты или просто засорились, но вода плохо стекала за борт и на верхней палубе ее было по щиколотки.

Боевая рубка «Суворова» еще продолжала выполнять свою роль главного центра управления кораблем.

Туда поступали доклады со всех боевых постов, из рубки отдавались приказы и велось управление артиллерийским огнем



14:07.
Доложили, что у левой средней 6-дюймо- вой башни подача производится вручную. Левую кормовую 6-дюймовую башню питают подачей из правой кормовой.
14:09.
В 12-дюймовых башнях все благополучно.
14:13.
В боевой рубке ударной волной сбило второй и последний дальномер Барра и Струда.
14:15.
Повернули влево и легли на прежний курс норд-oct. Снаряды попадают непрерывно. Сообщили о подводной пробоине у левого подводного аппарата.
14:16.
Ранило в шею флаг-капитана, мичмана Шишкина в голову и лейтенанта Владимирского, незадолго пришедшего перед этим в боевую рубку, вторично в голову.
14:17.
Доложили, что все остальные фалы перебило, часть их сгорела.
14:18.
Ранило в плечо лейтенанта Зотова — старшего штурманского офицера.
14:20.
Лейтенант Редкин доносит, что левая кормовая 6-дюймовая башня не может действовать от дыма и жары, просил изменить курс—в чем пришлось отказать...
14:20.
Повернули на 4 румба вправо.

Страшный удар сбил с ног и бросил на палубу боевой рубки лейтенанта Кржижановского. В момент поворота снаряд противника попал в боевую рубку, оборвав полосой в верхней части рубки угловое железо. Град осколков ударил внутрь рубки.

«Адмирал был ранен в голову, флаг-капитан — в затылок, лейтенант Свербеев — в спину, мичман Шишкин — в спину и ноги. Мне попало по рукам и в лицо мелкими осколками. Я бросился помочь адмиралу, но видя, что кровь не идет из раны и что адмирал продолжает сидеть на месте, побоялся дотронуться неумелыми руками и перешел на другое место рядом с полковником Филипповским.



Следующий снаряд ударил в рубку прямо с носа. Осколком вторично ранило адмирала в ноги. Меня сбросило с рельсов для передвигания дальномеров, на которых я сидел, на палубу, сорвало чехол с фуражки. Обе руки покрылись язвами от мелких осколков. В воздухе закружились серые стружки.

Сидящий передо мной на корточках командир был ранен в голову. Я видел, как у него на голове кожа вскрылась конвертом в двух местах и оттуда хлынула кровь струйками во все стороны. Он откинулся назад и его вынесли из рубки. Лейтенант Владимирский был ранен еще раз. Он сказал:

«На этот раз попало здорово».

Выйдя на верхнюю палубу, я прошел на левую сторону между носовой 12- и 6-дюймовыми башнями посмотреть на японскую эскадру... Она была все та же! Ни пожаров, ни крена, ни подбитых мостиков... Словно не в бою, а на учебной стрельбе! Словно наши пушки, неумолчно гремящие уже полчаса, стреляли не снарядами, а черт знает чем!.. С чувством, близким к отчаянию, я опустил бинокль, отвернулся и пошел на корму.

Было 14:20...



Пробираясь между обломками на корму, столкнулся с Редкиным, спешившим на бак.
«Из левой кормовой стрелять нельзя, — возбужденно заговорил он, — под ней, кругом — пожар. Люди задыхаются от жары и дыма. Доложите адмиралу!»

Для его успокоения, я обещал доложить немедленно и мы расстались, чтобы уже не встречаться более... В рубке лежало уже не двое, а пять — шесть человек убитых.
За неимением рулевых, на штурвале стоял Владимирский. По лицу его текла кровь, но усы лихо торчали кверху, и вид был такой же самоуверенный, как, бывало в кают-компании при спорах о «будущности артиллерии».

На мой доклад адмирал только пожал плечами: «Пусть тушат пожар. Отсюда помочь нечем...»
За четверть часа на новом курсе они опять много выдвинулись вперед, и теперь «Микаса», ведя колонну, постепенно склонялся вправо на пересечку нам. Я догадался, что этим маневром он хочет, сколько можно, уменьшить дистанцию, так как со сбитыми дальномерами и наблюдательными постами наша артиллерия годилась только для стрельбы почти в упор. Однако выпускать неприятеля поперек курса и подвергать себя продольному огню — тоже было не расчет.



«Микаса» ближе и ближе подходил к нашему курсу... В этот момент мы быстро покатились вправо. Я облегченно вздохнул и оглянулся. Демчинский со своими людьми все еще не ушел и с чем- то возился (оказалось, он убирал в башню стоявшие на палубе ящики 47-мм патронов, чтобы они от пожара не начали рваться и бить своих), Я спустился к нему, спросить в чем дело, но не успел сказать ни слова, как следом за мной на верху трапа появился командир. Г олова у него была вся в крови. Он шатался и судорожно хватался руками за поручни. Где-то совсем близко разорвался снаряд. От этого толчка он потерял равновесие и полетел с трапа головой вперед. По счастью, мы это видели и успели принять его на руки.

«Это ничего! Это пустяки! Г олова закружилась!» — обычной скороговоркой, почти весело уверял он, вскочив на ноги и порываясь идти дальше. Но так как дальше, до перевязочного пункта, было еще три трапа, то, несмотря на протесты, мы его все же уложили на носилки.
— Кормовую башню взорвало! — передали откуда-то (с соседних кораблей видели, как в вихре огня и желтого дыма крыша кормовой башни главного калибра «Суворова» взлетела выше мостиков и рухнула на ют)...

Почти одновременно над нами раздался какой-то особенный гул, послышался пронзительный лязг рвущегося железа, что-то огромное и тяжелое словно ухнуло, на рострах трещали и ломались шлюпки, сверху валились какие-то горящие обломки, и непроницаемый дым окутал нас...

Тогда мы не сообразили в чем дело — оказывается, это упала передняя труба...
Было 14:30...»



В этот момент еще один крупный снаряд попал в боевую рубку, убив вторую смену рулевых. Штурвал оказался заклиненным, и «Суворов» покатился вправо, никем не управляемый. Вскочив на ноги, лейтенант Кржижановский пытался ранеными руками поставить руль прямо, но вскоре понял, что руль заклинен.

Встал на ручки машинного телеграфа полковник Филипповский и, обливаясь кровью от многочисленных ран, пытался управлять машинами. Но с заклиненным в положение на борт рулем «Суворов» продолжал описывать циркуляцию.

Командование кораблем принял вызванный в рубку третий лейтенант Богданов, сменивший полковника Филипповского на ручках машинного телеграфа. Лейтенант Кржижановский видел, как корабль все бремя бросало из стороны в сторону.

Между тем попадания в боевую рубку и передний мостик становились все чаще. Осколки снарядов, массами врываясь под грибовидную крышу рубки, уничтожили в ней все приборы, разбили компас.



По счастью, уцелели телеграф — в одну машину, переговорная труба — в другую. Начался пожар на самом мостике — загорелись койки, которыми предполагалось защититься от осколков, и маленькая штурманская рубка, находившаяся позади боевой. Пылали ростры и верхняя штурманская рубка. Внутри боевой рубки лежали неубранные трупы офицеров и матросов. Жара становилась нестерпимой, а главное — густой дым застилал все кругом, и без компаса держать какой-либо курс было совершенно невозможно.

В рубке в это время находились: адмирал, флаг-капитан и флагманский штурман — все трое раненые, а также лейтенант Богданов, мичман Шишкин и один матрос — как-то до сих пор уцелевшие.

Им предстояла страшная участь — или задохнуться в дыму, или сгореть, так как боевая рубка, охваченная со всех сторон пламенем, напоминала теперь «кастрюлю, поставленную на костер».

« Последнее редактирование: 26.08.2018, 18:39:38 от Craus »

Оффлайн Craus

  • Ветеран
  • *****
  • Карма: +16/-0
    • Просмотр профиля
Re: Броненосец «Князь Суворов»
« Ответ #4 : 26.08.2018, 18:37:06 »
Первым вышел из рубки на левую сторону мостика лейтенант Богданов. Смело расталкивая горящие койки, он бросился вперед и исчез в пламени, провалившись куда-то. Шедший за ним флаг-капитан повернул на правую сторону мостика, но здесь все было разрушено, трапа не существовало—дороги не было. Оставалось только одно — выйти через центральный пост.



Раскидали лежащих на палубе убитых, подняли решетчатый люк над броневой палубой, и все четверо стали спускаться вниз по вертикальной трубе, уходящей в глубину корабля, почти на самое его днище. Адмирал, раненый в голову, в спину и правую ногу, с трудом спускался по скоб-трапу, рискуя каждую минуту сорваться и разбиться вдребезги, однако он благополучно добрался вместе с остальными до центрального поста. Находясь в центральном посту, флагманский штурман полковник Филипповский принял управление кораблем.

Закопченный и окровавленный, в рваном кителе он сразу стал распоряжаться, чтобы наладить связь с румпельным отделением и поставить руль прямо. Флаг-капитан ушел из центрального поста, но из-за полученных в голову ран совершенно потерял память и возможность соображать.

Адмирал же направился наверх, отдав Филипповскому приказ держать броненосец на старом курсе.

Верхняя палуба представляла из себя горящие развалины, и Рожественский не мог пройти дальше верхней батареи.

В этот момент адмирал был ранен — осколок перебил ему щиколотку левой ноги. Теряя сознание от боли, адмирал Рожественский пытался доползти до правой 6-дюймовой башни. Какие-то матросы помогли командующему добраться до башни и усадили там на ящик с инструментами.

Сама башня уже была повреждена и не вращалась...



«Суворов» был обезображен до неузнаваемости. Лишенный грот-мачты, передней дымовой трубы, с уничтоженными кормовыми мостиками и рострами, охваченный пламенем по всей верхней палубе, с бортами, зиявшими пробоинами, он уже более ничем не напоминал флагманского корабля эскадры. Заволакиваемый клубами черного дыма, с жалкими остатками фок-мачты и еле державшейся задней трубой, «Суворов» издали теперь походил на силуэт японского крейсера типа «Мацусима».

После попытки «Александра III» прорваться на север под хвостом у японцев, «Суворов», ковылявший в районе боя, прорезал линию русских кораблей и оказался между противниками. Задние русские корабли, не видевшие выхода флагманского броненосца из строя, приняли его за противника и обстреляли.

Обстрел прекращался, по мере того как сигнальщики с ужасом опознавали в этой груде пылающего металлолома свой некогда могучий флагманский корабль.



Находившийся на крейсере «Аврора» лейтенант Лосев, руководивший артиллерийским огнем своего корабля, внимательно следил и за трагедией своего флагманского броненосца:

«...В указанный момент «Суворов», жестоко страдавший от меткого и сосредоточенного града японских снарядов, был в положении, недалеком от трагического. С уничтоженными мачтами, при своем падении погубившими не одну человеческую жизнь, с пожаром, тоже, вероятно, стоившим многих жертв, и, кроме того, будучи ежеминутно расстреливаем сосредоточенным огнем японской артиллерии, «Суворов», все время сопровождаемый адскою канонадою, вырывавшею чуть ли не при каждом неприятельском выстреле целую кучу матросов, а равно и офицеров, еще недавно так героически шедших на последний решительный бой — «Суворов», как величественно задумчивый морской витязь, отягченный смертельными ранами, заботясь не о себе, а о шедшей за ним морской дружине, окрыленной надеждою «погибнуть или победить», медленно и торжественно шел в этой хаотической и адской сфере ужасного огня, изрыгаемого разъяренными жерлами японских орудий...»

На броненосце «Орел» командир кормовой башни главного калибра мичман Щербачев получил по переговорной трубе приказ:

«Не стрелять по судну справа, это «Суворов».



«Я оглянулся. Но правому борту, кабельтовых в 10 шел контркурсом «Суворов». Вся его средняя часть над коечными сетками была в огне. Дым стлался за ним, крыши кормовой 12" башни не было — оттуда шел бурый дым. Трубы его стояли, но передняя сильно наклонилась назад... В 16:20 (я посмотрел на часы) я снова увидел «Суворов», или вернее развалины его. Он шел слева, кабельтовых в 10, параллельным курсом. Труб и мачт у него не было. От носовой 12" башни вплоть до самой кормы шел сплошной пояс огня и дыма. Из борта вырывались тоже огненные языки. Он не стрелял. Кабельтовых же в 35 шли броненосцы неприятеля параллельным нам курсом...»

На броненосце «Сисой Великий» лейтенант Овандер увидел, как «Суворов» пошел вправо. В этот момент Овандеру подали бумажку с каким-то принятым сигналом, полученным, видимо, по телеграфу, так как другим способом принять сигнал уже было невозможно.



В 16:30, с правой стороны, опять увидели броненосец «Суворов», которого сперва было приняли за неприятельский корабль. Он был уже весь объят пламенем и не имел больше ни труб, ни мачт. Находившийся в этот момент на кормовом мостике «Авроры» доктор Кравченко с трудом поверил своим глазам:

«Мы не узнали «Суворова». Это был не корабль, а какая-то черная головня, окутанная дымом, с языками огня, выскакивавшими из полупортиков и пробоин. Мачты, обе трубы, все задние мостики, шканечные надстройки — все было снесено. Боевую рубку лизали огненные языки. То, что называлось броненосцем «Князь Суворов», стояло на месте, не двигаясь и... отстреливаясь от «Ниссин» и «Кассуги».....

На кормовом мостике «Микаса» капитан 1 ранга Ватанабэ внимательно следил за «Суворовым» в бинокль. Офицер исторического отдела морского генерального штаба Ватанабэ иероглифической скорописью заносил в свою записную книжку подробности боя, которые позднее легли в основу официальной японской истории войны на море: «Вышедший из строя «Суворов», охваченный пожаром, все еще двигался, но скоро под нашим огнем потерял переднюю мачту, обе трубы и весь был окутан огнем и дымом. Положительно никто бы не узнал, что это за судно, так оно было избито.

Однако и в этом жалком состоянии все же, как настоящий флагманский корабль, «Суворов» не прекращал боя, действуя, как мог, из уцелевших орудий... Флагманский корабль «Князь Суворов», выйдя из строя, шел зигзагами на север. Он снова подвергся огню наших кораблей. При этом на нем были разрушены все надстройки над верхней палубой, броненосец был покрыт дымом, и пламя вырывалось из пушечных портов. Поистине, картина была ужасная... «Суворов», поражаемый огнем обеих наших эскадр, окончательно вышел из строя. Вся верхняя часть его была в бесчисленных пробоинах, и весь он был окутан дымом. Мачты упали. Трубы упали одна за другой. Он потерял способность управляться, а пожар все усиливался... Но и находясь вне боевой линии, он все же продолжал сражаться так, что наши воины отдавали должное его геройскому сопротивлению... »



Около 16:00 инженер-механик Федюшин доложил Филипповскому, что броненосец получил пробоину над левым подводным минным аппаратом. В отделение минных аппаратов поступает вода. Полковник Филипповский приказал задраить «все, что только возможно» и убрать из этих отсеков людей.

Затем Филипповскому доложили, что над правым погребом 75-миллиметровых снарядов бушует сильный пожар, горящие обломки и искры сыпятся в погреб, а тушить пожар некому. Полковник приказал ревизору броненосца лейтенанту Орнатову затопить погреб...

Никаких кораблей не было видно. Был крен небольшой (около 5*) на левый борт. Палуба была покрыта обломками дерева и железа. Слышно было журчание воды. Находившийся на остатках носового мостика капитан 2 ранга Семенов увидел, что броненосец разворачивается, становясь кормой против ветра. Дым и пламя с горящих ростр хлынули прямо на мостик, с которого Семенов пытался разглядеть, не появятся ли миноносцы, чтобы снять с разбитого флагманского корабля адмирала и штаб.

Из броневой двери высунулся командир башни лейтенант Данчич: «У меня — кончено: одной — снесло дуло, у другой — разбита установка...»

«Узнав, что капитан 2 ранга Семенов хочет пробраться в боевую рубку, лейтенант Данчич ответил:

«Там — никого. Сейчас прошел Богданов. Рассказывал — все перебито, пожар, все ушли. Он вышел — мостик разбит — провалился. Удачно — прямо ко мне. Цел».
Огонь неприятеля опять затих.

крейсер Микаса на фото



«Суворов» тоже молчал, Изредка рядом раздавались взрывы рвущихся от пожара 75-мм снарядов, но эти взрывы были, как хлопание хлопушек по сравнению со взрывами настоящих снарядов….

Войти внутрь броненосца уже нельзя было — там был сплошной огонь. Было около 15:30...
На юте я увидел 12" башню, с которой крыша была сорвана и сброшена вперед на левую сторону. Орудия в башне стояли не параллельно, спардек весь пылал. Остался обрубок грот- мачты, остальное все было разрушено. Подняв воротник тужурки, поднялся к левой 6" башне (правый трап был сорван). Снаружи башня была цела, но к ней нельзя было прикоснуться так она была накалена. С кормы раздались выстрелы. Спустившись на ют, совсем близко, кабельтовых в трех — четырех, увидел 4 неприятельских четырехтрубных миноносца. По ним изредка стреляла одна 75-мм пушка с кормы. Они изредка тоже отвечали...»

«В 3 ч 40 мин по батарее, а затем и по всему броненосцу пронеслось торжествующее «ура!» Где и кто закричал его впервые? Кому что померещилось? — Осталось неизвестным...

Передавали, будто откуда-то видели, как пошел ко дну японский корабль. Иные утверждали даже, что не один, а два!

Во всяком случае этот торжествующий крик внезапно и резко изменил настроение команды; стряхнул угнетение, вызванное зрелищем расстрела «Александра» и ухода эскадры.
Люди, только что прятавшиеся по углам, глухие к приказаниям и даже просьбам офицеров, теперь сами бежали к ним с вопросами:

«Куда идти? Что делать?»

Слышались даже шутливые восклицания:
«Ходи! Ходи веселей! Небось! Это 6-дюймовые! Чемоданы все вышли!»



Действительно, с удалением главных сил нас расстреливали только легкие крейсера адмирала Дева, а это в сравнении с прежним было почти неощутимо...

Капитан 1 ранга Игнациус, после перевязки второй раны в голову оставшийся в жилой палубе, конечно, не выдержал этого момента и, не слушая докторов, бросился по трапу на батарее с криком: «За мной, молодцы! На пожар! Только бы одолеть пожар!»

К нему хлынули разные нестроевые, находившиеся в жилой палубе (санитарные отряды) и легкораненые, уже побывавшие на перевязке... Шальной снаряд ударил по люку и, когда дым рассеялся, ни трапа, ни окружавших его людей — никого не было...

Опомнившись от впечатления взрыва, мы бросились на помощь. Но помогать было некому. Перед нами была груда чего-то...

В этот момент русская эскадра на некоторое время скрылась во мгле. Опустившийся туман отделил противников друг от друга.

Было 16:15.

Бой главных сил прекратился. Адмирал Камимура некоторое время продолжал, преследуя русскую эскадру, уклоняться вправо и в 16:17 лег на юго-восточный курс. В 16:27 Камимура повернул на юго-запад, но русской эскадры так и не обнаружил.

В 16:45 «Асагири», «Мурасаме» и «Асасиво», сблизясь с «Суворовым» до 600 м и идя параллельным с ним курсом, выпустили по торпеде в пылающий корпус русского флагмана. Повернув на обратный курс, «Асагири» и «Мурасаме», сблизились на этот раз с «Суворовым» до 300 м и выпустили в него еще по торпеде.

С миноносцев снова ясно видели попадание торпеды в кормовую часть левого борта броненосца — поднялся столб воды, и «Суворов» сразу накренился градусов на 10. Концевой миноносец «Сиракумо» также вышел в точку выпуска торпед, но, видя, что «Суворов» полностью потерял боеспособность, не стал выпускать торпеду и стремя другими миноносцами вышел за пределы дальности огня «Суворова» и «других кораблей русской эскадры».

В «Асагири» попал снаряд, ранив одного матроса и причинив полуподводную пробоину, которую быстро заделали. 3-й отряд истребителей капитана 2 ранга Иосидзима также пытался выйти в атаку на «Суворов», но его отогнали появившиеся из тумана крейсеры «Олег»' и «Аврора»...

«По орудиям! Миноносцы подходят! По орудиям!» —пронеслось по палубе «Суворова»...
Легко было сказать — «по орудиям!»

Из всех двенадцати 75-миллиметровых пушек нижней батареи оказалась неподбитой только одна с правого борта... Впрочем, и ей не пришлось стрелять на этот раз, Миноносцы осторожно приблизились к нам с кормы (по японским сведениям, это было в 16:20), но в кормовом плутонге (позади кают-компании) еще уцелела 75-миллиметровая пушка.







Но «израненный лев» был не один. Еще более слабые клыки, чем его собственные, помогли «Суворову» отогнать «шакалов» капитана 2 ранга Судзуки.

Те на «Суворове», кто еще не окончательно потерял голову, заметили, что справа от броненосца появилась плавмастерская «Камчатка», ведя огонь по миноносцам противника из своих ничтожных 47-миллиметровых орудий. «Камчатка», скандальная «Камчатка», спровоцировавшая Гулльский инцидент, постоянно задерживавшая эскадру своими бесчисленными поломками, «Камчатка», против которой выдвигалось обвинение, что проникшие на нее японские шпионы сознательно срывают поход эскадры, неуклюжая, грязная плавмастерская с 400-ми вольнонаемными рабочими на борту, эта самая «Камчатка» огнем своих игрушечных пушечек пыталась облегчить агонию своего тяжело умирающего флагманского броненосца. Отряды японских легких крейсеров, зайдя с тыла, обрушились на колонну беззащитных транспортов. Те пытались укрыться за своими крейсерами, но вскоре крейсеры сами стали прятаться за транспорты.

Командир «Камчатки» капитан 2 ранга Степанов и его старший офицер лейтенант Никонов были офицерами, достойными гораздо лучшего назначения.



В этот, момент очередной снаряд противника, пробив борт «Камчатки», уничтожил один из цехов и вывел из строя цилиндр высокого давления. Обе машины встали.

Доблестная плавмастерская беспомощно закачалась на волнах, лишившись хода всего в 4 — 5 кабельтовых от «Суворова». Противник продолжал огонь, и в стоящую «Камчатку» попал еще один снаряд, разорвавшийся в кормовой кочегарке. Взрывом перебило главную паровую магистраль и вспомогательные паропроводы. В кормовой кочегарке погибли все, из носовой двоим удалось выскочить наверх. Но «Камчатка» продолжала отстреливаться...



А на «Суворове» неугомонный капитан 2 ранга Семенов решил выяснить степень оставшейся боеспособности броненосца.

Закончив инспекторский смотр нижней батареи, я поднялся в верхнюю, в носовой плутонг (из башен к тому времени уже ни одна не действовала). Здесь меня поразила картина, наиболее ярко характеризующая действие японских снарядов: пожара не было — что могло сгореть, уже сгорело. Все четыре 75-миллиметровые пушки были сброшены со станков, но тщетно искал я на орудиях и на станках следов непосредственного удара снарядом или крупным его осколком. Ничего. Ясно, что разрушение было произведено не силой удара, а силой взрыва. В плутонге не хранилось ни мин, ни пироксилина... Значит, неприятельский снаряд дал взрыв, равносильный минному. Могут показаться странными эти прогулки по добиваемому броненосцу, осмотр повреждений, их оценка...

Да, это было странное, если хотите—даже ненормальное состояние, господствовавшее, однако, на всем корабле.

«Так ужасно, что совсем не страшно».

Броненосцы «Бородино», «Александр III» шли под большим креном, «Орел», 3-й броненосный отряд: «Сисой Великий», «Наварин» со скрещенными реями и приспущенным флагом, «Нахимов».



Стоя на срезе, я руками семафорил на «Сисой Великий», «Наварин» и на миноносец, который шел у «Нахимова», и приказал:«Снимите адмирала.»

Командир миноносца «Буйный» капитан 2 ранга Коломейцев, дерзко маневрируя под огнем противника в районе гибели «Осляби», принял на борт своего крохотного корабля (350 т) более 200 человек из экипажа погибшего броненосца. Огонь противника усиливался. Перегруженный спасенными «ослябцами» миноносец в 15:30 покинул место гибели несчастного броненосца, бросив там свой единственный вельбот, и полным ходом пошел догонять ушедшую далеко вперед эскадру.

Стоя на мостике вместе с вахтенным начальником мичманом Храбро-Василевским, капитан 2 ранга Коломейцев увидел на правом крамболе далеко от эскадры какой-то горящий броненосец.

«Он был без труб, без мачт, весь в дыму, но, по-видимому, еще двигался. Он шел на зюйд, и при зюйд-вестовом ветре дым от пожара, разлохмачиваясь, загнулся громадной черной гривой на левый борт и корму...

Мысль о «Суворове» промелькнула у всех нас, но я еще сомневался и, приближаясь, попытался рассмотреть в бинокль, но было еще очень далеко, да и трудно было опознать кого- либо в этой бесформенной горящей массе. От зюйд-оста к нему шли неприятельские броненосные крейсеры и открыли огонь по нему и по «Камчатке», которая была вблизи него.



«Подойдя к кораблю, я глазам своим не верил! Да, это он, «Суворов», но в каком виде!
Мачты сбиты, обе трубы сбиты, весь борт, где нет брони, избит, буквально, как решето. Это не корабль, а просто какая-то жаровня вроде тех, что употребляются на юге для печения каштанов. Справа — «Камчатка».

Я видел, как в нее попал большой снаряд и, разорвавшись у самой трубы, поднял черный столб дыма. Труба свалилась...»

Мысль о том, что там, среди огня, груды стальных обломков и трупов, возможно, находится командующий эскадрой, пронизала мозг капитана 2 ранга Коломейцева. Пренебрегая всякой опасностью, на виду у ведущих огонь японских крейсеров «Буйный» понесся к пылающему броневому остову «Суворова», надеясь за его бортом укрыться от огня противника... Между тем на «Суворове» уже меркло электричество —динамо-машинам не хватало пара. Флаг-капитан, находившийся на срезе, приказал Кржижановскому сделать ему семафор (руками): «Примите адмирала»...

На мостике «Буйного» по мере приближе ния к «Суворову» росло возбуждение, весьма близкое к ужасу. Вид флагманского броненосца убивал, подавляя волю. «Суворов» теперь стоял с застопоренными машинами. Только грузный броневой корпус сохранил свою прежнюю форму, а все остальное зияло проломами, бугрилось рваным железом. Краска на борту обгорела. Кормовая двенадцатидюймовая башня была взорвана и броневая крыша с нее сброшена на ют. Остальные башни, заклиненные и поврежденные, щетинились погнутыми и оторванными стволами орудий, поднятыми под разными углами возвышения. Бушующий пожар пожирал уцелевшие остатки корабля. С мостика «Буйного» людей на «Суворове» видно не было. Японские снаряды ложились близко от миноносца, но пока все шло благополучно.



«Подойдя совсем близко к борту, я увидел на правом срезе у 6-дюймовой башни флаг-капитана и еще несколько офицеров. Они что-то кричали и махали руками (Как выяснилось потом, семафорили.) Развернувшись и подойдя ближе, мы могли объясняться голосом: у них шлюпки все разбиты, «Бедовый» не подходил, адмирал ранен — надо его во чтобы то ни стало взять на миноносец. Мой вельбот брошен у «Осляби», Оставался один выход, правда, отчаянный, в виду крупной зыби и наветренного борта — пристать на миноносце вплотную. С подветра, т.е. с левого борта, японцы расстреливали несчастный корабль...»

Задача предстояла чрезвычайно трудная. С подветренной стороны было меньше зыби, но там сыпались японские снаряды, а из отверстий и проломов в борту «Суворова», как из окон пылающего здания, вырывались языки огня и густые клубы черного и бурого дыма.

Пришвартоваться здесь нечего было и думать. Оставался наветренный борт... «Поставив свою команду по борту с койками и пользуясь ими как кранцами, мне удалось быстро пристать. К счастью для меня, «Суворов» имел уже крен на левый борт, так что оголенная правая поверхность была гладкой и опасные башмаки от шести минных сетей были высоко...»

«Буйный» быстро пристал к броненосцу и, застопорив машину, пришвартовался к его борту. При подходе «суворовский» выстрел, немного откинувшись, свернул на зыби тумбу 45-миллиметрового орудия миноносца и повредил площадку 75-миллиметровой пушки.

Адмирал не был на перевязке, и никто на броненосце не знал, насколько тяжело он ранен, так как в моменты получения ран на все вопросы отвечал, что это пустяки...

После того, как его ввели, вернее, внесли в башню и посадили на ящик, он так и оставался в этом положении, временами впадая в забытье...

Теперь, на доклад о подходе миноносца он, очнувшись, отчетливо приказал: «Собрать штаб!», а затем только хмурился и, казалось, не хотел ничего больше слушать...

«Буйный» держался на ходу недалеко от борта. Командир его, капитан 2 ранга Коломейцев, кричал в рупор: «Есть ли у вас шлюпка перевезти адмирала? У меня нет! Флаг-капитан и Кржижановский что-то ему отвечали. Я взглянул в башню, броневая дверь которой была повреждена и не отодвигалась вовсе, так что полному человеку пролезть в нее вряд ли было бы возможно. Адмирал сидел, весь как-то осунувшись, низко опустив голову, обмотанную окровавленным полотенцем.
Н.Н.Коломейцев на фото...



«Что вы разглядываете! — вдруг закричал Курсель, — берите его! Видите, он совсем раненый!»... Несколько человек пролезло в башню. Адмирала схватили под руки, подняли, но едва он ступил на левую ногу, как мучительно застонал и окончательно лишился сознания. Это было и лучше... адмирала Рожественского тащили на руках с кормового среза на носовой по узкому проходу между башней и раскаленным бортом верхней батареи.

Командующий был без сознания, форма на нем была разорвана и покрыта грязью и копотью. Одна нога адмирала была обута в ботинок, а другая рбернута матросской форменкой. Голова Рожественкого была перевязана полотенцем, лицо выпачкано сажей и кровью, часть бороды обгорела. С носового среза адмирала по спинам людей, стоявших на откинутом полупортике и уцепившихся руками за борт, спустили (почти сбросили) на миноносец, выбрав момент, когда палуба «Буйного» поднялась на волне и метнулась в сторону «Суворова»...

Флаг-капитан капитан 1 ранга Клапье де Колонг, еще не пришедший в себя от контузии, ран и впечатлений, полученных в боевой рубке, не очень реально представлял себе все происходящее, находясь как бы в полусне. В его памяти запечатлелось, как, несмотря на большую волну, миноносец «Буйный» «удивительно умело» подошел к правому наветренному борту против средней 6-дюймовой башни, как сломанный выстрел «Суворова» бил палубу миноносца, как мачты «Буйного» вздымались и опускались с двух сторон башни, как било сам миноносец о борт «Суворова». Ему казалось, что он слышит крики: «Ура! Адмирал на миноносце!», но он не помнил, как он сам оказался на палубе «Буйного»...

капитан 1 ранга Клапье де Колонг на фото



Под прощальные крики «Ура!», несшиеся с «Суворова», Коломейцев выбрал момент, когда миноносец откинуло от борта, и дал задний ход.

«Наступил самый критический момент. Отвалить от наветренного борта при такой зыби можно было, только сдавшись за корму, и, там уже разворачиваться. Дав задний ход и отойдя за корму, я стал разворачиваться, и в это время на миноносце сосредоточился убийственный огонь. На юте убит наповал только что спасенный с «Осляби» квартирмейстер Шуваев, а крупный снаряд, разорвавшись о воду, осколком пробил носовую часть выше ватерлинии. Пробоина была быстро заделана. Отошел от «Суворова» около 17:30 и снова стал догонять нашу эскадру, далеко ушедшую вперед. С палубы уходящего полным ходом «Буйного» немного пришедший в себя капитан 1 ранга Клапье де Колонг бросил последний взгляд на «Суворов»:

«Когда «Буйный» отвалил от «Суворова», на последнем в это время не было ни было ни мачт, ни труб, ни сигнальных рубок.

Горели верхняя и батарейная палубы, паровые и минные катера, электричество погасло, все было полно дымом. Около 18:30 с мостика японского крейсера «Ицукусима», ведущего под флагом вице-адмирала Катаока 5-й боевой отряд, заметили на горизонте густые клубы дыма. В 18:48 с дистанции 4500 м, продолжая сближение, японцы открыли огонь».

«Камчатка» уже имела значительный крен на правый борт и, казалось, не могла идти самостоятельно. На «Суворове» также были большие разрушения: над верхней палубой оставалась лишь полусломанная грот-мачта. В 19:03 «Камчатка опрокинулась на правый борт и затонула.

Не желая более задерживаться, вице-адмирал Катаока приказал добить «Суворов» миноносцами 2 отряда капитан-лейтенанта Фудзимото. Получив приказ, капитан-лейтенант Фуд- зимото развернул для атаки четыре маленьких, номерных миноносца своего отряда (№№ 72,73, 74 и 75).

Миноносцы обошли «Суворов» с носа, чтобы не попасть под огонь все еще стрелявшей в корме 75-миллиметровой пушки, вышли налевый борт броненосца и в 19:20 с дистанции 300 м выпустили в «Суворов» четыре торпеды. С миноносцев ясно видели попадания по меньшей мере трех торпед.

В 19:28 «Суворов», окутанный черно-желтым дымом и извергая пламя, наконец перевернулся. На какое-то время над поверхностью воды показалось его днище, а в 19:30 нос «Суворова» высоко поднялся в воздух и затем броненосец быстро затонул.

На месте гибели остались только клочья дыма, которые стлались по поверхности моря. Спасенных не было...»

«Вечная слава героям-мученикам, исполнившим долг свой, как умели, до конца», — подвела итог действиям «Суворова» историческая комиссия при Морском Генеральном штабе, описывающая действия на море в русскояпонской войне...

Корабль зачислен в списки Русского Флота 10.06.1900 года.
Исключен из списков 15.09.1905 года.

Погиб 14 мая 1905 года, в 19:30 в 13 милях на северо-восток от острова Окиносима.



Получив на «Буйном» первую медицинскую помощь, адмирал пришел в сознание и передал командование контр-адмиралу Небогатову, который, воспользовашись полученной властью, сдал японцам на следующий день уцелевшие остатки эскадры.

А доблестный «Буйный» шел во Владивосток, но его героический путь был оборван аварией в машине.

Передав раненого адмирала и офицеров его штаба на появившийся наконец миноносец «Бедовый», капитан 2 ранга Коломейцев перешел со своим экипажем и спасенными «ослябцами» на крейсер «Дмитрий Донской», после чего его миноносец был потоплен артогнем с крейсера. Миноносец «Бедовый», отстав ночью от «Дмитрия Донского», утром 15 мая вместе с повстречавшимся миноносцем «Грозный» продолжал идти во Владивосток.
Цусима потрясла русское общество, как никакое дргое событие со времен взятия Киева Батыем. Общественное мнение требовало крови и козла отпущения.

После ратификации мирного договора военнопленные стали возвращаться на родину. Вернулся и Рожественский с офицерами своего штаба. Вернулся и капитан 2 ранга Семенов.
Японцы не повесили его, даже не судили.



В сиянии небывалого триумфа незачем было сводить мелкие счеты. Другое дело было в России.

В видимости о. Дажелетт русские миноносцы были перехвачены двумя японскими миноносцами «Кагеро» и «Сазанами».

«Грозный» ушел, преследуемый «Кагеро», и в итоге добрался до Владивостока.
«Бедовый» же при виде противника остановился, подняв флаг «Красного Креста», сигнал: «Имею раненых» и белый флаг. Лейтенант Леонтьев, оттолкнув сигнальщика, лично спустил Андреевский флаг.

Командир «Сазанами» капитан-лейтенант Айба, впоследствии награжденный одной из высших боевых наград Японии — орденом Золотого Змея, не сразу поверил, что ему удалось взять в плен командующего русской эскадрой вместе со штабом. Адмирал Рожественский и офицеры штаба были доставлены в военно-морской госпиталь в Сасебо, где Рожественского посетил адмирал Того, преподнеся своему русскому коллеге цветы и сказав несколько любезных слов о мужестве русских моряков в прошедшем бою. В июне 1906 года Рожественский, офицеры его штаба и командир «Бедового» предстали перед судом особого присутствия Кронштадтского военно-морского суда по делу о сдаче 15 мая 1905 года неприятелю без боя миноносца «Бедовый».



Суд оправдал, как тяжело раненного, адмирала Рожественского, а всех остальных приговорил к расстрелу. Однако принимая во внимание смягчающие обстоятельства и перенесенные подсудимыми потрясения, суд постановил ходатайствовать перед Государем о замене им смертной казни (или заключения в крепости вместо нее) исключением и увольнением со службы. Государь Николай Александрович, проклиная тех, кто втянул его в авантюру с Японией, вовсе не желал сводить счеты с неудачниками-исполнителями и ублажать обшественное мнение смертными казнями.



Он заменил расстрел следующими наказаниями: «гвардейского экипажа капитана 2 ранга Баранова — исключить из службы с лишением чинов, орденов и других знаков отличий;
капитана 1 ранга Клапье де Колонга — исключить из службы без лишения чинов;

корпуса флотских штурманов полковника Филипповского и лейтенанта Леонтьева — отставить от службы, с законными для всех последствиями сих наказаний».

Отставного вице-адмирала Рожественского, капитана 2 ранга Семенова, лейтенанта Кржижановского и мичмана Демчинского повелено было считать оправданными.



Итак, попав в итоге своих необычайных военных приключений на скамью подсудимых, капитан 2 ранга Семенов, несмотря на то что его «высочайше» повелели считать оправданным, не мог уже оправиться от потрясения гибелью двух эскадр, унижений в плену, унизительных же следственных процедур на родине, включая медицинские осмотры в доказательство его ранений, предания суду, который вынес ему в первом слушанье смертный приговор, сопровождаемый воем газет, которые объявили Семенова «главным сатрапом» Рожественского, приводившим в исполнение смертные приговоры над матросами во время похода эскадры... Владимир Иванович Семенов демонстративно ушел в отставку и, поселившись на Фурштадтской улице в Петербурге, написал свою знаменитую трилогию «Расплата» и несколько других брошюр, посвященных вопросам возрождения флота.
Умер В.И.Семенов в 1910 году от инфаркта...



Не намного пережил Семенова и адмирал Рожественский. После суда адмирал вел замкнутую жизнь в своей петербургской квартире и умер также от инфаркта за праздничным столом в ночь на Рождество 1910 года...

Капитан 1 ранга Клапье де Колонг, 2 октября 1906 года Константин Клапье де Колонг взамен определенного наказания приговорён к исключению из службы без лишения чинов.
6 мая 1909 года всемилостливейше повелено считать Клапье де Колонга уволенным от службы.

Проживал в Эстляндии в собственном имении «Онтика» на берегу Нарвского залива. После революции, оставшись без каких-либо средств, организовал из бывших офицеров русского флота рыбацкую артель. В конце 30-х годов выехал на жительство в Германию. По некоторым данным умер от разрыва сердца и был похоронен в Бойценбурге..
Полковник Филипповский умер в 1912 году.

Никто из них, кроме Семенова, не оставил после себя никаких записок и воспоминаний.

И.Л.Бунич. Мученик Цусимы. Прелюдия к катастрофе.
На броненосце “Князь Суворов" (Десять лет из жизни...)
https://coollib.com/b/298519/read



Храм «Спас-на-Водах» был построен в память моряков, погибших в Цусимском сражении.

Место храма в конце Английской набережной, невдалеке от верфей, где рождались корабли Русского флота, было освящено 19 февраля (4 марта) 1909 года на территории Ново-Адмиралтейского завода.

8 марта 1932 года храм был окончательно закрыт и вскоре взорван, несмотря на тысячи собранных подписей.



27 мая 1998 года — в 93-ю годовщину Цусимского сражения на месте храма была заложена часовня. По благословению митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира, в основание новой часовни был положен закладной камень, мраморная доска с каноническим памятным текстом и Георгиевской крест, привезённый из Франции внуком одного из строителей первого храма Спас-на-Водах.

23 мая 2002 года состоялось торжественное поднятие креста на часовню.

24 мая 2003 года часовня торжественно была освящена. После освящения в часовню были переданы в дар церковные и морские реликвии, которые хранились в семьях потомков российских морских офицеров.



Источник
« Последнее редактирование: 26.08.2018, 18:40:09 от Craus »

 


* Интересно почитать

* Поиск по сайту


* Последние сообщения

topic Яхтсмен Виталий Елагин вышел на связь спустя восемь дней после исчезновения
[Машинный телеграф]
grebenshch
27.03.2024, 18:07:12
topic Механика движения комет
[Погода]
Fermer
24.03.2024, 10:35:22
topic Грустная история косатки, которая помогала китобоям: верования народа тауа
[Машинный телеграф]
grebenshch
23.03.2024, 00:02:36
topic В Колумбии поднимут затонувший корабль XVIII века с сокровищами на $17 млрд
[География]
grebenshch
20.03.2024, 00:29:46
topic Вакансия дня: счетовод пингвинов в Антарктиде
[Машинный телеграф]
grebenshch
20.03.2024, 00:21:11
topic «Секс-плот» — антрополог хотел доказать жестокость людей, но не смог
[Машинный телеграф]
grebenshch
20.03.2024, 00:16:04
topic Редакционная статья яхтенного дизайнера Chuck Paine (США)
[Машинный телеграф]
grebenshch
16.03.2024, 21:48:13
topic Грузовой корабль улавливает и перерабатывает свои выбросы углекислого газа
[Техника]
grebenshch
16.03.2024, 19:26:43
topic Самый дорогой подводный отель в мире с рыбами, плавающими вокруг вашей кровати
[Машинный телеграф]
grebenshch
16.03.2024, 16:17:18
topic Морские подковы
[Машинный телеграф]
grebenshch
16.03.2024, 15:42:08
topic Как поделили океан
[История]
grebenshch
16.03.2024, 15:36:47
topic Dufour 44: новое решение
[Новинки]
grebenshch
14.03.2024, 16:31:06

* Двигатель торговли

* Активные авторы

Craus Craus
4006 Сообщений
bigbird bigbird
2971 Сообщений
grebenshch
541 Сообщений
Grumete Grumete
392 Сообщений
root root
269 Сообщений

* Кто онлайн

  • Точка Гостей: 532
  • Точка Скрытых: 0
  • Точка Пользователей: 0

Нет пользователей онлайн.

* Календарь

Март 2024
Вс. Пн. Вт. Ср. Чт. Пт. Сб.
1 2
3 4 5 6 7 8 9
10 11 12 13 14 15 16
17 18 19 20 21 22 23
24 25 26 27 28 [29] 30
31

Нет ближайших событий.

* Ваша Реклама

Здесь может быть Ваша реклама!

* Мы на Pinterest

SMF spam blocked by CleanTalk
Защита SMF от спама от CleanTalk
SimplePortal 2.3.6 © 2008-2014, SimplePortal