Брошенные и награжденные

[Craus]

В 1985 году научно-исследовательское судно «Михаил Сомов» провело более четырех месяцев в ледовом плену у побережья Антарктиды. На возвращение домой уже никто не надеялся. Но они вернулись — героями. Рассказываем, как это было.

Два месяца лета







Тогда в СССР работали семь стационарных полярных станций и несколько передвижных. Каждое лето (в Антарктике оно длится два месяца: декабрь и январь) к ним, в Южное полушарие, приходили корабли с продовольствием, топливом, оборудованием. Забирали отработавших вахту зимовщиков, гидрологов, метеорологов, привозили новых. В начале зимы (в феврале) уходили домой. Так жил и дизель-электроход «Михаил Сомов», спущенный на воду в 1975 году и приписанный к НИИ Арктики и Антарктики.

Полярная жизнь вообще нелегка. Первое серьезное испытание случилось через два года после «рождения» — во время рейса к антарктической станции «Ленинградская», во льдах Балленского ледяного массива. Корабль тогда «застрял» во льдах на 53 дня, но через образовавшуюся трещину смог выйти на чистую воду самостоятельно. Кто ж знал, что это только разминка?







Снова попасть в ледовый плен, но гораздо основательнее, экспедиционному судну довелось через семь лет — снова в феврале, но уже 1985 года. Неприятностей можно было ожидать: НИИ уже традиционно не смог вовремя решить денежные вопросы, раздобыть нужное оборудование. В итоге «Сомов» вышел из Ленинграда на месяц позже запланированного — 21 ноября 1984 года. И оказался у цели только в середине антарктического лета. Но пока все складывалось благополучно: 2 января смогли пристать у станции «Молодежная» и начать выгрузку. Вместе с «Сомовым» подошел «Павел Корчагин», начались перешвартовки.

"Мы, кажется, идем в пасть дьявола", — записал в дневнике Максутов.

И тут капитан «Сомова» Анатолий Сухоруков (первый раз шедший в этом качестве в Антарктиду) посадил корабль на камни. Удар был такой силы, что корпус треснул — прямо в месте, где была цистерна с пресной водой (пресная и морская вода смешались, и долго еще потом экипаж пил соленый чай). Зрелище очевидцам представилось шокирующее: вусмерть пьяный капитан изо всех сил дергал ручку машинного телеграфа: от «полный вперед» до «полный назад». «Он был под газом, — вспоминал начальник экспедиции Дмитрий Максутов, — еще и наскочил на камень при развороте. Мог вообще вывести из строя весь "Сомов"». Но отделались трещиной в борту.











Сухорукова отстранили, на смену ему был прислан бывалый полярник Валентин Родченко. На ремонт судна водолазами ушла еще одна драгоценная неделя. А ведь экипажу еще предстоял рейс к станции «Русская», где закончилось топливо и продовольствие. Это место в море Росса пользовалось среди полярников всего мира недоброй славой: свирепые ветры, легко передвигающие целые ледяные поля, почти не утихали. Оно так и называлось «полюсом ветров», в 1983 году метеорологи зафиксировали здесь скорость ветра 77 м/сек. Идти туда зимой было безумием, но и отказаться было нельзя. «Мы, кажется, идем в пасть дьявола», — записал тогда в своем дневнике Максутов. И в марте судно вышло в море Росса.
   

К концу апреля начались сумасшедшие морозы, мгновенно все затянуло — сплошной десятибалльный лед.

Сначала с погодой им повезло — было тихо. Поменяли зимовщиков, стали разгружаться. Внезапно все изменилось: замело, поднялся ветер до 50 м/сек, видимости никакой... Это длилось трое суток. За это время льды успели полностью перегруппироваться, не оставив ни одной трещины, по которой можно было выйти на чистую воду. Корабль оказался в плену.

Гидрологи подсчитали: в водах Антарктики около 218 000 айсбергов. Экипажу тогда казалось, что все они собрались в море Росса — словно вышли на парад. Родченко вспоминал: айсберги шли каждый день, их были сотни, они шли и шли — как машины по дороге. Но, в отличие от машины, айсберг неуправляем. Что такое для него дизель-электроход? Букашка. Раздавит и не заметит. Моменты, когда казалось, что столкновение неизбежно, были несколько раз. Каким-то чудом Бог спас.

Прекратить служебную переписку





10 марта умер стоявший «у руля» страны Константин Черненко. Его сменил на посту генерального секретаря Михаил Горбачев. Полярное ЧП было вовсе некстати — на Большой земле хватало своих забот. Так что из Москвы на радиограммы отвечать не спешили. Максутов рассказывал: «Просим ледокол, а нам в ответ: "А сколько у вас там айсбергов? А как близко?" Или телеграфируют: "Не паниковать!"»

В силу конструкции «Сомову» сжатия были не страшны, если бы не трещина в борту, напоминавшая о себе. Во время подвижек льдины с силой катапульты бились об обшивку. «Спускаемся вниз и видим страшную картину, — вспоминал Родченко, — борт выгибается и идет на нас!» Чем было, укрепляли обшивку. Боялись повторения судьбы «Челюскина», но там, когда судно ушло на дно, люди спокойно могли ждать помощи на льдине — в теплых палатках, унтах, теплой одежде, с материалами для построек, котлами для приготовления пищи... Здесь же не было ничего. Только 144 человека на борту — экипаж и смена зимовщиков с «Русской». Было понятно, что «Сомову» самому до лета не выбраться. Но до лета еще надо было дожить.
   

В середине апреля Москва и вовсе приказала прекратить служебную переписку. Как говорили на "Сомове": "Нет нас — нет проблем".

До судна «Павел Корчагин» было около 300 км, расстояние все увеличивалось, но еще можно было переправить туда людей на вертолете. На том с Москвой и порешили. И сделали это вовремя, 17 апреля, потому что лед нарастал и «Корчагин» рисковал тоже оказаться в плену. Но он успел уйти — со всеми теми, кто решил отправиться на родину. К концу апреля начались сумасшедшие морозы, мгновенно все затянуло — сплошной десятибалльный лед. «Охранять» корабль в ожидании лучших дней осталось 53 добровольца. На сколько это могло затянуться, никто не знал. А в середине апреля Москва и вовсе приказала прекратить служебную переписку. Как говорили на «Сомове»: «Нет нас — нет проблем». Про затерянное в Антарктике судно не говорили и не писали — информация была засекречена.

Трещины в никуда









Вмерзшие в лед, обездвиженные, они как одержимые мечтали о полынье, которая сулила свободу. Посылали на разведку вертолет, но все трещины вели в никуда. Подробнее разведать ледовую обстановку позволяли оптические приборы, которые были у военных. Несмотря на запрет переписки, Максутов попросил их помочь — отказали. Больше Москву ни о чем не просили.
   

Шел четвертый месяц дрейфа, когда в советских СМИ появились первые сообщения о "Михаиле Сомове"

На возвращение рассчитывать перестали, сами собой затихли разговоры о доме, женах, детях — чтоб не бередить. Умерла корабельная кошка, ее похоронили на льдине. Впадали в отчаянье, пытались бунтовать: казалось, что не делается все возможное. Родченко рассказывал, как экипаж его вызвал на собрание и потребовал освобождения корабля: «Сделайте что-нибудь, вы же капитан!» Как? Каким образом? На этом бунт и затих. Отчаяние сменилось апатией: «Мы уже не боялись, что нас подомнет, было все равно». Полярная ночь. Руль и винт вморожены в лед — они превратились просто в деталь антарктического пейзажа.

Вдруг к Родченко прибегает радист: «О нас говорят!» Западные радиостанции сообщили, что в Антарктиде обнаружен брошенный корабль, похож на советский, без признаков жизни. Тут же позвонили из Москвы, велели капитану общаться с журналистами. Шел четвертый месяц дрейфа, когда в советских СМИ появились первые сообщения о «Михаиле Сомове».

На чистую воду



На помощь пленникам был выслан ледокол «Владивосток». Капитан — Геннадий Антохин, начальник экспедиции — Артур Чилингаров. Вышли 10 июля. Многие считали это авантюрой. Ледокол не приспособлен к штормовым условиям открытого океана, а на его пути лежали «ревущие 40-е и неистовые 50-е» — широты, где никогда не утихают ветра, редкий день обходится без шторма и гуляют волны величиной с пятиэтажный дом. Экипаж это прочувствовал сполна. Мотало, захлестывало, часто оба борта уходили под воду, посуда билась и летала по каютам. Однажды чуть не смыло за борт Чилингарова. Пришлось задраить иллюминаторы — пока не вышли на льды. По пути вели переговоры:

— "Сомов", как дела?

— Пока плохо...

22 июля, когда до «Сомова» осталось 170 км, решили слетать к ним на вертолете. Там не спали, ждали, боялись, что не найдут «обледенелый призрак», переговаривались:

— Мы насчитали 50 айсбергов...

— Мы — 51!

Наконец прилетели. Привезли письма, еду, самое необходимое. Трясущимися руками выбирали конверты со знакомым почерком, уносили по углам, читали... А затем началась полоса удач: налетел ураган и сразу стих, успев оставить во льду трещины. 

«Вышли на хорошую дорогу, прошли 30 миль по трещине прямо к "Сомову", — рассказывал потом Геннадий Антохин. — За 20 миль они увидели зарево нашего ксенонового прожектора. Связались по радиотелефону: "Наблюдаете?" — спросили. "Наблюдаем", — ответили. К нашему приходу здесь, в районе дрейфа "Сомова", появились разрывы. Он стоял в "чашечке", вокруг него барьер непроходимых льдов, а в полумиле от него — чистая вода. Подошли с одной стороны, с другой. И начали окалывать...»

Так «Владивосток» вывел «Сомова» на чистую воду. Ну а потом их уже встречали как героев и награждали «Золотыми звездами».



Историю длительного и непростого дрейфа судна «Михаил Сомов» можно будет увидеть на экране уже осенью. 20 октября этого года в прокат выходит художественный фильм-катастрофа «Ледокол».

Источник